Апанович, Елена Михайловна

Елена Михайловна Апанович

Елена Михайловна Апанович (* 9 ноября 1919, Мелекес — † 21 февраля 2000, Киев) — советский историк, архивист, писательница. Член Союза писателей Украины с 1991 года.

Биографические сведения

Родилась 9 ноября 1919 года в городе Мелекесе Симбирской губернии (ныне город Димитровград Ульяновской области, России). Ее отец — Михаил Апанович) — был железнодорожником, белорусом по происхождению, мать (Камила) — из польского шляхетского рода Бортновских. Из-за специфики работы отца семья постоянно меняла место жительства: Белгород, Сумы, Харьков, Харбин (в 1929–1933 годах отец работал главным ревизором Китайско-Восточной железной дороги), Харьков.

В 1936 году блестяще окончила среднюю школу в Харькове и поступила во Всесоюзный коммунистический институт журналистики в Москве. В связи с его ликвидацией продолжила обучение в Харьковском педагогическом института (факультет русского языка и литературы, который окончила в 1941 году.

Во время Великой Отечественной войны эвакуировалась в Южный Казахстан, затем переехала в Уфу, где в 1942–1944 годах работала корреспондентом и инструктором узлового радиовещания Башкирского радиокомитета.

В мае 1944 года вернулась на Украину (в Киеве). В период 1944–1950 — научный сотрудник, старший научный сотрудник, с июня 1946 — начальница отдела древних актов ЦГИА Украины (Киев).

В 1945–1948 годах — аспирантка ЦГИА УССР. В январе 1950 году защитила кандидатскую диссертацию на тему «Запорожское войско, его устройство и боевые действия в составе русской армии во время русско-турецкой войны 1768-1774 годов».

В 1950 —1952 годах — младший научный сотрудник, с 1956 года — старший научный сотрудник в Институте истории АН УССР.

В 1951 г. приняла участие в археологических экспедициях по местам бывших Запорожских сечей накануне строительства Каховской ГЭС и затопленных впоследствии рукотворным Каховским водохранилищем. А. М. Апанович была одним из последних историков, которые застали Великий Луг в его первозданном виде.

12 сентября 1972 года была уволена за политические взгляды. Формально «по сокращению штатов», а фактически за диссиденство в науке. В 1994 году была восстановлена на работе из-за увольнения «по политическим мотивам».

В 1972 —1986 годах работала в Центральной научной библиотеке АН Украины старшей научной сотрудницей отдела рукописей. На протяжении этих лет занималась изучением украинской рукописной исторической книги XV–XVIII веков. Поскольку в Украине ее труды не печатали, публиковала их в Москве, Ленинграде, Вильнюсе, Таллинне. Обнаружив в фондах библиотеки материалы первого президента ВУАН академика Владимира Вернадского, на их основе написала и опубликовала 20 статей и монографию.

В 1987 —1991 годах — заместитель ученого секретаря Комиссии АН УССР по разработке научного наследия Вернадского. В 1988 году была награждена серебряной медалью ВДНХ за подготовку юбилейных экспозиций выставок Владимира Вернадского в Москве и Киеве.

С 1986 года на пенсии, но продолжала работать, принимала активное участие в научной, общественной и культурной жизни Украины. В 1998 году издала монографию -первую работу о Чертомлыкскую Сечь, которая сегодня остается единственной научной работой в украинской исторической науке об этом казачьем образованием. Занималась исследованиями по военной истории и истории искусства («[chtyvo.org.ua/authors/Apanovych/Zbroini_syly_Ukrainy_pershoi_polovyny_XVIII_st/ Вооруженные силы Украины 1-й половины XVIII ст.]», «Культура казачества», «[chtyvo.org.ua/authors/Apanovych/Rozpovidi_pro_zaporozkykh_kozakiv/ Рассказы о запорожских казаках]»).

Научная деятельность А. М. Апанович, которая в 1991 г. стала членом Союза писателей Украины, получила наконец и официальное признание. В 1994 г. она стала лауреатом Шевченковской премии – самой почетной награды деятелей науки и культуры Украины, а в 1995 году было признано и лауреатом премии Антоновичей (США).

Умерла 21 февраля 2000 года, была отпета священниками УПЦ Киевского Патриархата в Благовещенском храме Национального университета «Киево-Могилянская академия» и похоронена на Байковом кладбище в Киеве (участок 49а).

Награды

Лауреат Шевченковской премии за 1994 год и Фонда Емельяна и Татьяны Антоновичей (США, 1995).

Литература

• Білик І. Під знаком Діви, або Гороскоп для Олени Михайлівни // Літ. Україна, 13.10.1994
• Під знаком Кліо: На пошану Олени Апанович. — Дніпропетровськ, 1995
• Богачевська-Хом'як М. Людина повної посвяти науці // Неопалима купина, № 7/8, 1995
• Жуковський А. І. Апанович Олена Михайлівна // Енциклопедія Сучасної України. — Т. 1. — К., 2001. — С. 607–608.
• Шевченківські лауреати 1962–2001: Енциклопедичний довідник. — К., 2001. — С. 25—26.
• Дмитрієнко М. Ф. Апанович Олена Михайлівна // Енциклопедія історії України. — Т. 1. — К., 2005. — С. 110.
• Савченко С.В. [essuir.sumdu.edu.ua/handle/123456789/37385 “Це – пісня моєї душі”: Олена Апанович у збереженні пам’яток Запорізької Січі в кінці 1980 – на початку 1990 років] // Сумська старовина. - 2014. - № XLI-XLII. - С. 107-116.

Источники

• [archive.khpg.org/index.php?id=1120722646 Апанович Елена Михайловна // Музей диссидентского движения.] [archive.khpg.org/index.php?id=1120722646 Персоналии]
• [archive.khpg.org/index.php?id=1121119522 Интервью Елены Апанович. Записал Василий Овсиенко 20 августа 1999 года // Музей диссидентского движения.] [archive.khpg.org/index.php?id=1121119522 Интервью]
• [ukrcenter.com/Література/Олена-Апанович/19905/Українсько-російський-договір--міфи-і-реальність Украинско-российский договор — мифы и реальность]
• [chtyvo.org.ua/authors/Mytsyk_Yurii/Kozatska_maty_do_90-richchia_vid_dnia_narodzhennia_O_M_Apanovych/ Юрий Мицик. Казацкая мать (к 90-летию со дня рождения А.] [chtyvo.org.ua/authors/Mytsyk_Yurii/Kozatska_maty_do_90-richchia_vid_dnia_narodzhennia_O_M_Apanovych/ М. Апанович)]

Отрывок, характеризующий Апанович, Елена Михайловна

– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.