Арайя, Франческо

Франческо Арайя

Франче́ско Доменико Ара́йя (итал. Francesco Domenico Araja; 25 июня 1709, Неаполь — 1767/1771, Болонья) — оперный композитор и придворный капельмейстер времён Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны.

Биография и творчество

Первой его оперой была «Berenica», представленная в 1730 году во дворце герцога тосканского близ Флоренции; вскоре в Риме была дана вторая его опера «Amore per regnante» ("Любовь к царствующим").

В 1735 году большая итальянская оперная труппа, под руководством Франческо Арайя, была приглашена в столицу Российской империи город Санкт-Петербург. Представления зимой давали в театре Зимнего дворца (во флигеле), а летом в театре Летнего сада. В 1737 году разыграна была в Санкт-Петербургском придворном театре опера «Abiazare», написанная Арайей. Это была первая итальянская опера, поставленная в Петербурге.

В 1738 году он поставил на сцену «Семирамиду», а в следующих годах: «Арсака», «Селевка», «Беллерофонта», «Александра в Индии» и др. Арайе приписывают также сочинение оперы «La Russia afflitta e riconsolata» (Москва, 1742), которая, по мнению Штеллина, принадлежит композитору Далолио.

В 1740 году, с падением Бирона, Арайя был послан в чужие края для приглашения новых артистов и певцов. Уже в том же году, специально для сочинения оперных либретт в Санкт-Петербург прибыл Джузеппе Бонекки, который, в числе прочего, по повелению императрицы, к венчанию Петра III Фёдоровича и принцессы Екатерины II Алексеевны сочинил либретто к опере Арайи «Сципион», с большою пышностью сыгранную на придворной сцене в 1745 году.

В 1755 году Арайя написал музыку к опере «Цефал и Прокрис» (текст А. П. Сумарокова), которая составила эпоху на русской сцене: это была первая опера, написанная на русский текст и исполненная русскими певцами в первый раз 27 февраля или 1 марта 1755 года, в театре Санкт-Петербургского Зимнего дворца (опера эта напечатана в 1764). Декорации создал Джузеппе Валериани, получивший пышный титул: «Первого исторического живописца, перспективы профессора, театральной архитектуры инженера при Императорском Российском дворе».

Первые роли исполняли: певица, дочь лютниста, Елизавета Белоградская и певчие графа Разумовского, в числе их Гаврило Марценкович, отличный певец, в своё время известный под именем «Гаврилушки». Опера имела блистательный успех и композитор в благодарность получил в дар от императрицы Елисаветы Петровны дорогую соболью шубу, оцененную в 500 рублей.

В 1759 году Арайя вернулся в Италию и жил в Болонье, пользуясь как заработанным в России, так и получая пенсион от российских монархов. С 1762г. он составлял ежегодно 600 талеров и выплачивался "по смерть" (см. именные указы за 1765г. в собрании РГИА). Последними произведениями композитора стали: оратория «La Natività di Gesù» и опера «La Cimotea».

Литература

• Арайя, Франческо // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Арайя, Франческо

– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.