Аркамани II
| Аркамани II | ||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Мероитский период | ||||||||||||||||||||||||||||
личное имя как Сын Ра
|
| |||||||||||||||||||||||||||
тронное имя как Царь
|
| |||||||||||||||||||||||||||
Хорово имя как Гор
|
| |||||||||||||||||||||||||||
| Аркамани II на Викискладе | ||||||||||||||||||||||||||||
Аркамани II (Эргамен) — царь Куша (Нубия) около 248—220 годах до н. э. Египетский эпитет к личному имени — Анкдиет-мери-исет.
Биография
Аркамани II известен из надписей в Калабше, Филах, Ад-Дакке[1]. Похоронен в Мероэ (пирамида № 7)[2].
Имел хорово «имя для мёртвых» — Каши-нетиери-хепер (кушитское), которое сопровождалось эпитетами Анкдиет-мери-исет (египетское), а также — «Мклтк Истрк» (записан мероитским письмом и его значение неизвестно)[2].
Сведения об этом царе под именем Эргамен приводят Диодор Сицилийский и Страбон. Возможно, греческие историки соединили несколько персонажей с одинаковым именем в одном лице, однако идентификация с Аркамани II выглядит наиболее достоверной[1]. Египетский фараон Птолемей II Филадельф и Эргамен поддерживали мир между своими державами. Кроме того, Эргамен знал греческое искусство, был наставлен в греческой философии и вёл образ жизни эллинистического монарха. Эргамен с негодованием относился к древней традицию жреческого контроля над царями и предпочитал неограниченную власть по примеру Птолемея[3].
Жрецы Мероэ в то время считали себя вестниками бога Амона, который, якобы возвещал им свою волю через говорящее изваяние, и приобрели великое влияние в стране, распоряжаясь от имени Амона даже жизнью и смертью царя. Когда жрецы усматривали в том необходимость, то направляли к царю посланника с повелением тому умереть, бросившись на меч. Закон, установленный ими гласил, что царь возьмёт на себя страшную вину и будет богоотступником, если решится нарушить этот приказ. Для утверждения этого древнейшего обычая[4] жрецы добавили много других причин, которые влияли на суеверного человека и лишали его воли к сопротивлению этому несправедливому приказу. Эргамен, знакомый с философией греков, стал первым, кто посмел отвергнуть это суеверие. Получив от жрецов приказ к самоубийству, он пошел с войском к жреческой крепости, где располагался «золотой храм Эфиопов» и которая находилась в труднодоступном для осады месте, и, уничтожив жрецов[5], назначил главным новый культ — львиноголового Апедемака, олицетворяющего могущество и воинскую доблесть самого царя.
Аркамани II проявил себя как реформатор: в годы его правления в Куше было создано мероитское письмо. В войсках по образцу египетской армии появились боевые слоны. При этом царе Мероэ стало открыто для культурных и экономических контактов с эллинистическим миром[6].
- Sudan Meroe Pyramids 2001 N07.jpg
Пирамида № 7 (подсвечена)
- Sudan Meroe Pyramids 30sep2005 11.jpg
Пирамида № 7 (первая слева)
- Pyramide meroe.png
Пирамида № 7 (план)
Напишите отзыв о статье "Аркамани II"
Примечания
- ↑ 1 2 J. Desmond Clark. [books.google.com/books?id=hb8YXTINiDMC&pg=PA228 The Cambridge history of Africa]. — Cambridge University Press. — P. 228, 241. — ISBN 9780521215923.
- ↑ 1 2 László Török, The kingdom of Kush: handbook of the Napatan-Meroitic Civilization, 1997
- ↑ Samuel Sharpe. [books.google.com/books?id=uYUOAAAAQAAJ&pg=PA316 The history of Egypt: from the earliest times till the conquest by the Arabs, A.D. 640]. — E. Moxon, 1859. — P. 316.
- ↑ [pero-maat.ru/heb-sed1.htm#_ftn4 А. А. Крол «Египет первых фараонов», глава «Традиционный взгляд на Хеб-Сед»]
- ↑ George Alexander Hoskins. [books.google.com/books?id=kIZDAFm3BhMC&pg=PA314 Travels in Ethiopia, above the Second Cataract of the Nile. Exhibiting the State of that Country, and Its Various Inhabitants, under the Dominion of Mohammed Ali and Illustrating the Antiquities, Arts, and History of the Ancient Kingdom of Meroe]. — Elibron.com. — P. 314. — ISBN 9781402160479.
- ↑ [www.persons-info.com/index.php?pid=58896 Эргамен, карточка личности]
Литература
- Laszlo Török, in: Fontes Historiae Nubiorum, Vol. II, Bergen 1996, 660—662
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Аркамани II
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
