Армендарис, Педро
| Педро Армендарис | |
| Pedro Armendáriz | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1935—1963 |
Педро Армендарис (исп. Pedro Armendáriz, урождённый Педро Грегорио Армендарис Хастингс (исп. Pedro Gregorio Armendáriz Hastings), 9 мая 1912 — 18 июня 1963) — мексиканский актёр.
Содержание
Биография
Педро Армендарис родился в Мехико в семье мексиканца и американки. Когда он был ещё ребёнком, семья переехала в Техас, где и прошло его детство. Образование Армендарис получил в Калифорнийском политехническом университете, который окончил по специальности «инженерное дело». После выпуска вернулся в Мексику, где некоторое время работал на железной дороге, а также в качестве гида и журналиста для журнала «México Real».
В кино Армендарис попал совершенно случайно, после того, как его, читающего монолог из Гамлета американским туристам, заметил режиссёр Мигель Сакариас. Его кинодебют состоялся в 1935 году в Мексике, и в дальнейшем Армендарис много снимался у себя на родине, а также во Франции, Италии и Великобритании. Актёр дважды становился лауреатом национальной мексиканской премии «Ариэль» за роли в фильмах «Жемчужина» (1947) и «Шаль Соледад» (1952). В конце 1940-х Армендарис появился в Голливуде, где стал одним из любимых актёров Джона Форда.
В 1954 году Армендарис снимался у Говарда Хьюза в фильме «Завоеватель», съёмки которого проходили в штате Юта, в непосредственной близости от полигона, где власти США проводили испытания ядерного оружия. В итоге в последующие годы у 91 из 220 членов группы был диагностирован рак, и для 46 из них это заболевание стало причиной смерти. Подобной участи не избежал и Армендарис, у которого обнаружили рак бедра. В то время актёр снимался во втором фильме о Джеймсе Бонде «Из России с любовью». Когда на съёмочной площадке стало известно о его смертельном диагнозе, все сцены с участием актёра была завершены за несколько дней. Несмотря на это, несколько заключительных сцен так и не удалось снять, и тогда дублёром Армендариса выступил режиссёр картины Теренс Янг.[1] 18 июня 1963 года, не в силах выносить боль, Педро Армендарис покончил с собой выстрелом в сердце из пистолета, который он незаметно пронёс с собой в больницу.[2][3]
Его сын Педро Армендарис мл. (1940—2011) также стал актёром, снявшись в 1989 году в шестнадцатом фильме о Джеймсе Бонде «Лицензия на убийство».
Избранная фильмография
- 1943 — Дикий цветок / Flor silvestre — Жозе Луис Кастро
- 1943 — Мария Канделария / María Candelaria — Лоренсо Рафаэль
- 1947 — Жемчужина / La perla — Кино
- 1947 — Беглец / The Fugitive — лейтенант полиции
- 1948 — Форт Апачи / Fort Apache — сержант Бофор
- 1948 — Три крёстных отц / 3 Godfathers — Педро «Пит» Рока Фуэрте
- 1949 — Мы были чужими / We Were Strangers — Армандо Арьете
- 1953 — Зверь / El bruto — Педро
- 1963 — Из России с любовью / From Russia with Love — Али Керим Бей
Напишите отзыв о статье "Армендарис, Педро"
Примечания
- ↑ [www.bondmovies.com/allies.shtml BondMovies.com: Allies]
- ↑ «Inside From Russia with Love: An Original Documentary» (17 minutes, 20 seconds into the video)
- ↑ That'll Be The Day // [books.google.com/books?id=S6XlR9_emRQC&pg=PA412 John Wayne: American]. — Simon and Schuster, 1995. — P. 412. — ISBN 9780029238370.
Ссылки
Отрывок, характеризующий Армендарис, Педро
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
