Баишевская астана

Астана (культово-мемориальный комплекс)
Баишевская астана
Страна	Россия
Район	Вагайский район
Конфессия	суннизм
Первое упоминание	1734 год
Известные насельники	Сулейман Бакыргани (?), Ермак (?)
Высота	120 см
Материал	дерево

Ба́ишевская астана́ (астана Хаким-ата, мавзолей шейха Хакима, Бакырган авыл) — одно из мусульманских священных захоронений (астана), являющихся предметом культа среди сибирских татар. Находится на окраине деревни Баишевская (Баишево) Фатеевского сельского поселения Вагайского района Тюменской области, на правом берегу Иртыша.

Главная религиозная святыня мусульман Сибири. При определённых условиях посещение астаны приравнивается к совершению хаджа в Мекку.

Описание

Внешние изображения
	[ic.pics.livejournal.com/sibir79/24403290/631303/631303_original.jpg Вид на кладбище].
	[muslim-info.ru/uploads/images/thumbs/2ab22fd9f79973e68d151bbdf9fee1b4.jpg Вид на астану].

До 1940-х годов астана представляла собой полуразрушенный 6-угольный сруб (шестерик). В 1954 году сруб заменён новым. Около 1990 года установлено ныне существующее надмогильное сооружение.

Сегодня представляет собой 6-угольный сосновый сруб, длина грани сруба 6 м, высота сруба – 1,2 м. Пространство внутри сруба заросло мелким кустарником и травой. В 1 м от юго-восточной стороны сруба установлен металлический шест высотой около 2 м с металлическим полумесяцем на вершине, окрашенным в серебристый цвет.

Некрополь окружён деревянным забором с калиткой, диаметр ограды около 15 м. Внутри забора, с юго-восточной стороны сруба, для отдыха посетителей установлена небольшая деревянная скамья и стол из досок. В пределах ограды памятника деревья отсутствуют. К мавзолею через участок леса ведёт расчищенная дорога.

Местное население считает астаной не только некрополь Хаким-Аты, но и всё кладбище в целом. Грамота хранителя не сохранилась. Астану посещают множество паломников из Тюменской, Омской и других областей Сибири. По данным Р. Х. Рахимова, Баишевская астана вместе с Искерской получила статус объекта культурного наследия федерального значения, тем не менее официального подтверждения этой информации найти не удалось.

История изучения

Впервые Баишевская астана попала в поле зрения науки в 1734 году, когда руководитель Академического отряда Великой Северной экспедиции Г. Ф. Миллер внёс в свои «Путевые описания Сибири» следующую запись:

Baisch-aul, под вышеуказанной деревней, у подножия восточного высокого берега, немного выше речки Шилеки. Жители живут здесь зимой, а в полутора верстах отсюда на той же стороне они имеют деревню с тем же названием, где живут летом. Здесь находятся ясачные и служилые. В полуверсте выше этой деревни находится Astuna, где погребён татарский святой.

Однако настоящий всплеск интереса к астане среди учёных произошёл после опубликования Н. Ф. Катановым в 1903 году русского перевода двух татарских рукописей под общим названием «О религиозных войнах учеников шейха Багаутдина против инородцев Западной Сибири». Рукописи излагали легенду о возникновении в Западной Сибири священных захоронений, содержали список из 30 мест с указанием имён захороненных шейхов. По состоянию на 1997 год в 17 случаях из 30 информация полностью подтвердилась. Были обнаружены и другие источники, воспроизводящие легенду с некоторыми вариациями: «Тарих», «Аслы нэсли Сала аулынынг», «Грамота хранителя Юрумской астаны», «Карагайская рукопись» (Карагайский свиток).

В 2004—2005 годах Баишевская астана наряду с некоторыми другими была паспортизирована Институтом гуманитарных исследований Тюменского государственного университета (В. Н. Адаев, И. В. Белич, Г. И. Зиннатуллина, Р. Х. Рахимов, А. П. Ярков) по заказу Комитета по охране и использованию историко-культурного наследия Тюменской области.

Атрибуция захоронения

Хаким-Ата

В фигуре захороненного в астане Хаким-Аты учёными распознан носивший это прозвище наиболее популярный в сибирском исламе тюркский святой Сулейман Бакыргани (1091—1186). Он являлся 4-м халифом (наместником) суфийского тариката Ясавия, считается автором сочинения «Ахыр заман китаби», исламской версии Апокалипсиса.

По преданию, рядом с захоронением Хаким-Аты находятся также могилы его родственников и близких: Хуппи-Хуча (сына), Амбар-Ана (жены), Чалялетдин-Хуча. В этих именах угадываются люди, связанные с Сулейманом Бакыргани: его сын Хубби-Ходжа (Султан-эпе), жена Анбар-Ана, а также обнаруживший могилу шейха среднеазиатский купец Джелал ад-Дин Ходжа.

Однако на статус мест захоронения всех перечисленных персонажей претендуют и другие территории. Право считаться местом погребения Сулеймана Бакыргани оспаривают Муйнакский район Узбекистана и мазар Ходжа-Бакырган на реке Ходжа-Бакырган-Сай близ Ходжента в Таджикистане. В качестве некрополя Султана-эпе известен комплекс в 30 км от села Таушик Тупкараганского района Мангистауской области Казахстана. Мавзолей Анбар-Ана расположен юго-западнее мавзолея её второго мужа Занги-Аты под Ташкентом. По утверждению Г. П. Снесарева, связанных с именами Хубби-Ходжи и Анбар-Ана мемориальных мест вообще много вдоль Амударьи. Могилу Джелал ад-Дина Ходжи «Хаким-Ата китаби» помещает в узбекский Акташ.

В связи с этими обстоятельствами тюменский историк А. П. Ярков считает астану псевдозахоронением Бакыргани.

Ермак

Поскольку оспаривается утверждение о том, что в астане захоронен Сулейман Бакыргани, возникают другие кандидатуры. В частности, Кунгурская летопись (ст. 112—113) сообщает следующее о месте погребения атамана Ермака (ум. 1585):

И нарекоша его богом, и погребоша по своему закону на Башлевском кладбище под кудрявую сосну <...> Бе бо от Ермакова тела и от платья чюдотворение: болезненным исцеление, родительницем и младенцем на отгнание недугом, на войне и в промыслех удача. Се же видя абызы и мурзы, что закон их сквернен и перестает чюдотворение, запретиша всем от мала и до велика не поминать имя Ермаково, да задлитца честь и слава, и могила его не явлена будет. Бе же видитца басурманом и доднесь во вселенские суботы огненной столп до небеси, а по простым свеща велия горяща над главою.

Вместе с тем в устье Вагая (где погиб Ермак) никогда не было деревни Башлево, священная татарская роща в этих местах одна — на окраине деревни Баишевской. Омский историк Дмитрий Фиалков на основании изучения подлинника «Хорографической чертёжной книги Сибири» Семёна Ремезова установил, что, согласно Ремезовской летописи, тело Ермака «погребено выше погоста Бекишевского на горе на мысу под большой сосной вблизи юрт Баишевых».

Проводившаяся в 1981 году экспедиция «По следам Ермака», организованная совместно Уральским государственным университетом, Нижнетагильским педагогическим институтом и Тагильским краеведческим музеем, обследовала как Баишевское, так и Бегишевское кладбища. Следов курганной насыпи ни на одном из них не обнаружено, местные жители о местонахождении могилы Ермака не осведомлены. Таким образом, кроме летописных указаний, других подтверждений нахождения в Баишево захоронения знаменитого атамана не имеется.

Тем не менее астану посещают не только мусульмане, но и православные, подозревая, что здесь в качестве татарского святого покоится Ермак, погребённый по мусульманскому обычаю.

Почитание

Хадж

Рукописи «О религиозных войнах учеников шейха Багаутдина против инородцев Западной Сибири» и «Карагайский свиток» об этом обстоятельстве не упоминают, но «Грамота хранителя Юрумской астаны» гласит:

В Баише могила Хаким шейха газиза. Меккинские мужавиры говорили, кто посещает могилу Хаким хазрата, тот получит уважение паломника в Мекку.

В любом случае учёные неоднократно слышали об этом факте от различных информаторов. Встречаются только разночтения о необходимом числе посещений астаны, которое приравнивается к хаджу. Чаще всего упоминаются 7 посещений, однако некоторые информаторы называли и однократное посещение. А. П. Ярков связывает возникновение обычая с дальностью расстояний от Сибири до Мекки; благодаря подобным адаптациям канонов ислама к местной специфике данная религия смогла укорениться здесь на многие века.

Сверхъестественные свойства

По сведениям Р. Х. Рахимова, Баишевской астане приписывается способность излечивать глазные болезни, заболевания нервной системы и психические расстройства.

Литература

• Мухамадиев Р. [www.tatworld.ru/article.shtml?article=784&section=0&heading=0 Сибирские корни «народного ислама»] (рус.) // Татарский мир : газета. — М., 2007. — № 5.
• Рахимов Р. Х. [museum72.ru/images/stories/papers/asttext.pdf Астана в истории сибирских татар: мавзолеи первых исламских миссионеров как памятники историко-культурного наследия]. — Тюмень: Тюменский областной краеведческий музей имени И. Я. Словцова, 2006. — 77 с.
• Селезнёв А. Г. и др. Культ святых в сибирском исламе: специфика универсального. — М.: Изд. дом Марджани, 2009. — 216 с. — (Ислам в России и Евразии). — 1 000 экз. — ISBN 978-5-903715-17-6.
• Хайруллина В. И. Астана // Большая Тюменская энциклопедия / Гл. ред. Г. Ф. Шафранов-Куцев. — 1-е изд. — Тюмень: НИИ региональных энциклопедий ТюмГУ; ИД «Сократ», 2004. — Т. 1. А—З. — С. 106. — 511 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-88664-157-2.

Ссылки

• <tr style="text-align:center;">

 <th colspan="3" style="background: khaki;">Фильм про Баишевскую астану «Священная тайна Сибири» из цикла «Искатели» (телеканал «Культура»)</th>

</tr> <tr style="text-align:center;">

 <td colspan="3">tvkultura.ru/video/show/brand_id/20907/video_id/614284</td>

</tr>

Отрывок, характеризующий Баишевская астана

Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.