Балашов, Василий Алексеевич
Поделись знанием:
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
| Василий Алексеевич Балашов | |
| Основные сведения | |
|---|---|
| Страна | |
| Дата рождения | |
| Дата смерти | |
| Работы и достижения | |
| Учёба: | |
| Работал в городах | |
Васи́лий Алексе́евич Балашо́в (Бала́шев) (1782 — 17 февраля (1 марта) 1853) — русский архитектор; занимался почти исключительно церковными постройками[1][2].
Содержание
Биография
Происходил из обер-офицерских детей[3].
Обучался архитектуре в Московском университете. С 1798 года работал архитекторским помощником в Московской управе благочиния, с 1799 года — в Московской конторе городового строительства. В 1803—1812 служил в Московской управе благочиния, в 1813—1844 годах — в Комиссии о строении Москвы. В 1815 году получил звание архитектора, в 1818 году — звание назначенного в академики. В 1832 году принимал участие в составлении Альбома фасадов лучших московских зданий. В 1827—1828 годах работал на строительстве Храма Христа Спасителя на Воробьёвых горах по проекту Александра Витберга, 1829 году — на строительстве Триумфальных ворот по проекту Осипа Бове[1]. В 1840 году проводил архитектурное освидетельствование строящегося по проекту Е. Д. Тюрина Богоявленского собора в Елохове[2].
Работы
- Трапезная церкви Харитона Исповедника, что в Огородниках (1829—1832, Москва, Большой Харитоньевский переулок), не сохранилась[1][4];
- Перестройка церкви Иакова Зеведеева Апостола, что в Казённой слободе (1831, Москва, Яковоапостольский переулок, 6, стр. 1)[5];
- Придел Боголюбской иконы Божией Матери церкви Григория, епископа Неокесарийского, совместно с Н. И. Козловским и Ф. М. Шестаковым (1831—1834, Москва, Большая Полянка, 29а)[1][6];
- Трапезная церкви Адриана и Наталии, что в Мещанской слободе (1833, Москва, проспект Мира, сквер между домами № 11 и № 13), не сохранилась[1][7];
- Жилой флигель с торговыми помещениями городской усадьбы В. П. Разумовской — В. Д. Поповой — Еремеевых (1839, Маросейка, 2/15, стр. 1), объект культурного наследия регионального значения[8];
- Трапезная церкви Троицы Живоначальной на Шаболовке (1839—1840, Москва, Шаболовка, 21)[1][9];
- Богадельня Армянской церкви Воздвижения Креста (1842, Армянский переулок, 3/5, стр. 4), объект культурного наследия регионального значения[8]
- Жилой дом (1844, улица Сергия Радонежского, 13, стр. 1), объект культурного наследия регионального значения[8].
Напишите отзыв о статье "Балашов, Василий Алексеевич"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Зодчие Москвы, 1998, с. 26.
- ↑ 1 2 В. Любартович, Е. Юхименко. [www.srcc.msu.su/bib_roc/jmp/03/12-03/12.htm Московский кафедральный Богоявленский собор в Елохове]. Журнал Московской Патриархии. Проверено 2 ноября 2013.
- ↑ [dlib.rsl.ru/viewer/01004181794#?page=50 Родословная книга дворянства Московской губернии] / под ред. Л. М. Савелова. - М.: Изд. Московского дворянства, [1914]. — [Дворянство жалованное и выслуженное : А — И]. — С. 87.
- ↑ [temples.ru/card.php?debug_arch&ID=2415 Церковь Харитона Исповедника, что в Огородниках]. Храмы России. Проверено 2 ноября 2013.
- ↑ [temples.ru/card.php?debug_arch&ID=2345 Церковь Иакова Зеведеева Апостола, что в Казенной слободе]. Храмы России. Проверено 2 ноября 2013.
- ↑ [temples.ru/card.php?debug_arch&ID=4472 Церковь Григория, епископа Неокесарийского, на Большой Полянке]. Храмы России. Проверено 2 ноября 2013.
- ↑ [temples.ru/card.php?debug_arch&ID=6562 Церковь Адриана и Наталии, что в Мещанской слободе]. Храмы России. Проверено 2 ноября 2013.
- ↑ 1 2 3 [data.mos.ru/datasets/530 Объекты культурного наследия и Выявленные объекты культурного наследия]. Департамент культурного наследия города Москвы. Проверено 2 ноября 2013.
- ↑ [temples.ru/card.php?debug_arch&ID=6014 Церковь Троицы Живоначальной на Шаболовке]. Храмы России. Проверено 2 ноября 2013.
Литература
- Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е — 1917 годы): илл. биогр. словарь / Гос. науч.-исслед. музей архитектуры им. А.В.Щусева и др. — М.: КРАБиК, 1998. — С. 26. — 320 с. — ISBN 5-900395-17-0.
Ссылки
- [www.biografija.ru/biography/balashev-vasilij-alekseevich.htm Балашев Василий Алексеевич]. Биография.ру. Проверено 2 ноября 2013.
Отрывок, характеризующий Балашов, Василий Алексеевич
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
