Башня Гедимина

Ба́шня Гедими́на (Башня Гедиминаса, лит. Gedimino pilies bokštas) — памятник истории и культуры в Вильнюсе. Западная башня Верхнего Виленского замка.

Расположена в западной части Замковой горы, находящейся в историческом центре города и возвышающейся на 48 м от подошвы (143 метра над уровнем моря). Башня в три этажа восьмиугольной формы (нижняя часть четырёхугольная), высотой 20 м, сложена из нетесаного бутового камня и красного кирпича. Над башней на флагштоке развевается государственный флаг. Со смотровой площадки наверху открывается вид на Старый город и долину Вилии.

В башне располагается филиал Литовского национального музея с экспозицией, посвящённой истории города (действует с 1960 года): археологические находки, образцы доспехов и оружия, макеты вильнюсских замков. Экспозиция существенно обновилась после ремонтно-реновационных работ, проведённых в 1995 году).

Подняться к башне по Замковой горе можно пешком, по проложенной в 1895—1896 годах спиралевидной дорожкой по склону горы, либо на фуникулёре за 2 € (сооружён в 2003 году). С башней на Замковой горе соседствуют развалины Верхнего замка — фундамент южной башни и фрагмент оборонительной стены.

История

Законсервированные развалины и башня Гедимина сохранились от Верхнего замка конца XIV — начала XV века, располагавшегося на Замковой горе, где, как предполагают, уже с XIII века, то есть ещё до Гедимина, существовал деревянный замок. Пострадавшие во время осад крестоносцами в 1365—1402 годах и пожара 1419 года Верхний и Нижний замки восстанавливал и укреплял внук Гедимина великий князь литовский Витовт.

Верхний замок, в отличие от Нижнего, не использовался правителями Литвы в качестве жилого и репрезентационного помещения, а был арсеналом и цейхгаузом. С развитием артиллерии замки утрачивали своё военное значение. В XVII веке Верхний замок пришёл в запустение. Некоторое время в его помещениях располагалась тюрьма для шляхтичей.

Во время войны Речи Посполитой с Россией город в 1655 году был захвачен царским войском. Летом 1660 года польско-литовские войска отбили город, но не смогли сходу взять Верхний замок, где укрылся русский гарнизон (от 700 до 1300 человек) под командованием князя Даниила Ефимовича Мышецкого и обстреливал наступающих из пушек. Осада длилась 16 месяцев и закончилась в ноябре 1661 года капитуляцией гарнизона (в котором уцелело всего 78 человек; Мышецкий планировал взорвать замок, но прознавшие об этом солдаты открыли ворота осаждающим и передали своего коменданта в их руки). Претерпевший при осаде значительные разрушения Верхний замок уже не восстанавливался.

В XIX веке были снесены остатки южной и северной башен. На сохранившихся двух этажах кирпичной западной башни в 1832 году (по другим сведениям в 1838 году) была сооружена двухэтажная деревянная надстройка с маяком оптического телеграфа Санкт-Петербург — Варшава и с помещениями для солдат и офицеров. До 1878 года Замковая гора и часть бывшего Нижнего замка входили в состав крепости второй категории. С её ликвидацией гора и развалины замка стали доступны для посещения.

Надстройка на башне служила пожарной каланчой, в кирпичных нижних этажах располагалась кофейня. После Первой мировой войны деревянная надстройка была разобрана. В 1930-е годы был восстановлен третий этаж башни. Башня значительно пострадала во время Второй мировой войны. В 1948—1960 годах башня была отреставрирована и приведена в порядок прилегающая территория. Позднее ремонтно-реновационные работы проводились в 1995 году.

В 2010 году было обнаружено оползание горы, и до конца года были проведены основные работы по укреплению и прекращению оползания на Нижней террасе, работы продолжаются и два последующих года.

Значение

Башня имеет историческое, историко-культурное и, как пример готической архитектуры, архитектурное значение. В XX веке башня приобрела значение эмблемы и символа не только города, но и Литовского государства, её изображение замещало настоящий герб города и использовалось в разнообразных сувенирах.

Смены завоевателей и режимов ознаменовывались сменой флага на башне. На башне Гедимина впервые литовский флаг был поднят 1 января 1919 года небольшой группой добровольцев литовской армии под командованием Казиса Шкирпы. Затем литовский триколор поднимался на башне 26 августа 1920 года, после того, как Вильнюс был передан литовским властям отступавшими советскими частями. После Второй мировой войны на башне развевался флаг Литовской ССР.

7 октября 1988 года, по инициативе движения Саюдис, состоялась церемония водружения довоенного флага Литвы, в тот период трактуемого как неофициальный, но уже и не запрещённый национальный флаг (18 ноября 1988 года флаг был узаконен сессией Верховного Совета как государственный флаг Литовской ССР). В память о первом водружении флага на башне установлен памятный день — день Флага Литвы. В этот день, 1 января, ежегодно проходит торжественная церемония смены флага на башне.

См. также

• Виленские замки
• Замковое строительство в Великом княжестве Литовском

Ссылки

• [www.vilnius-tourism.lt/index.php/en/34271/ Gediminas’ Tower of the Upper Castle] (англ.)

Отрывок, характеризующий Башня Гедимина

Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.