Литовская Советская Социалистическая Республика

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Литовская Советская Социалистическая Республика
Lietuvos Tarybų Socialistinė Respublika
Республика

21 июля 1940 — 11 марта 1990[1]



Флаг Литовской ССР Герб Литовской ССР
Девиз
«Visų šalių proletarai, vienykitės»
Гимн
Гимн Литовской ССР
Столица Вильнюс
Язык(и) литовский
русский
Денежная единица Рубль СССР
Часовые пояса +2
Площадь 65,2 тыс. км2
11-я в СССР
Население 3 689 тыс. чел.
11-я в СССР
Форма правления Советская республика
Председатель Президиума Верховного Совета Литовской ССР
 - 1940—1967 Юстас Игнович Палецкис (первый)
Председатель Верховного Совета Литовской ССР
 - 1990 Витаутас Ландсбергис (последний)
Интернет-домен .su
Телефонный код +7
К:Появились в 1940 годуК:Исчезли в 1990 году

О государственном образовании времён Гражданской войны в России см. Литовская советская республика

Лито́вская Сове́тская Социалисти́ческая Респу́блика (лит. Lietuvos Tarybų Socialistinė Respublika, Lietuvos TSR) — союзная советская социалистическая республика. Образована 21 июля 1940. С 3 августа 1940 в составе СССР.

Располагалась на западе европейской части СССР, гранича на севере с Латвийской ССР, на юге и востоке с Белорусской ССР, на юго-западе с Калининградской областью РСФСР и Польшей. На западе омывалась Балтийским морем. Площадь 65,2 тыс. км². Столица Вильнюс. Была единственной республикой в составе СССР с преимущественно католическим населением.

11 марта 1990 года Верховный Совет ЛССР провозгласил акт о восстановлении независимости Литвы, означавший ликвидацию Литовской ССР и восстановление независимой Литовской Республики. 6 сентября 1991 года не предусмотренный Конституцией СССР Государственный Совет СССР признал независимость Литвы.





Строй

Конституция Литовской ССР, составленная на основе Конституции СССР, утверждена чрезвычайной сессией Народного сейма 25 августа 1940. На той же чрезвычайной сессии Народный сейм был объявлен временным Верховным Советом Литовской ССР и образован Совет Народных Комиссаров.

Были проведены национализация земли и промышленных предприятий. В 19471952 осуществлена коллективизация. Сессия Верховного Совета Литовской ССР 1951 года констатировала, что в Литве, в основном, построен социализм.

В последние годы существования Литовской ССР на её территории действовали Конституция СССР 1977 года и Конституция Литовской ССР (1978).

Государственные символы

Государственный герб Литовской ССР соответствовал гербам других союзных республик и стран социалистического содружества. Он представлял собой изображение золотого серпа и молота в золотых лучах солнца на белом фоне, обрамленного колосьями и дубовыми листьями (намёк на характерную древесную флору региона), перевитыми красными лентами с надписями слева на литовском и справа на русском языках «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». В верхней части герба располагалась пятиконечная звезда, в нижней его части — буквы на красной ленте «LTSR».

Государственный флаг Литовской ССР представлял собой полотнище из трёх горизонтально расположенных цветных полос: верхней красного цвета (восемь двенадцатых ширины флага); средней белого цвета (одну двенадцатую ширины флага); нижней зелёного цвета (три двенадцатых ширины флага). В верхнем левом углу красной части флага размещалось изображение золотых серпа и молота с красной пятиконечной звездой над ними, обрамленной золотой каймой. Отношение ширины флага к его длине 1:2.
18 ноября 1988 года[2] в качестве флага ЛитССР был восстановлен жёлто-зелёно-красный флаг довоенной Литовской Республики.

Государственный гимн. После включения Литвы в состав СССР в 19401941 и 19441950 в качестве гимна использовался «Интернационал». С 1950 по 1988 исполнялся Государственный гимн Литовской ССР (текст Антанаса Венцловы, музыка Балиса Дварионаса и Йонаса Швядаса).

Административное деление

20 июля 1950 в Литовской ССР прежнее административное деление на уезды, волости и апилинки (лит. apylinkė, то есть «околица», административно-территориальная единица меньше района с собственным самоуправлением, отдалённый аналог сельсовета) было заменено советским делением на области, районы и апилинки. Первоначально было четыре области (Вильнюсская, Каунасская, Клайпедская и Шяуляйская) и 87 районов (кроме того, выделялись 71 город и 9 посёлков городского типа).

26 апреля 1954 области были ликвидированы[3]; апилинки укрупнялись (1954 — 1224, 1963 — 653). В 1963 41 район, 89 городов, 25 посёлков городского типа. В последние годы существования Литовской ССР территория делилась на 44 сельских района и 11 городов республиканского подчинения. Самые крупные города Вильнюс и Каунас, кроме того, делились на городские районы (всего 7). Сельские районы делились на апилинки и включали 22 посёлка городского типа и 81 город районного подчинения.

История

Включение Литвы в состав СССР

После подписания германо-советского договора о дружбе сентября 1939 г., СССР оказал давление на Литву с целью вынудить её подписать советско-литовский договор о взаимной помощи. Согласно этому договору, Литва получила около 6880 квадратных километров (2660 квадратных миль) территории Виленского края (в том числе Вильнюса, исторической столицы Великого Княжества Литовского) в обмен на пять советских военных баз на территории Литвы (всего 20 000 человек). Эти территории, которые Литва получила от Советского Союза, являлись бывшими территориями Польской Республики, спорными между Польшей и Литвой со времен польско-литовской войны 1920 года и оккупированными Советским Союзом после советского вторжения в Польшу в сентябре 1939 года. Советско-литовский договор был описан Нью-Йорк Таймс как «виртуальные жертвы независимости». Подобные пакты были предложены Латвии, Эстонии и Финляндии. Финляндия была единственным государством, отказавшимся от такого договора, что вызвало советско-финскую войну.

Советский Союз выдвинул ультиматум 14 июня 1940[4], согласно тексту которого Литва обвинялась в следующем:

…нарушило советско-литовский Договор о взаимопомощи, который запрещает обеим сторонам заключать какие-либо союзы или участвовать в коалициях, направленных против одной из Договаривающихся сторон (статья У1 Договора). …Советское правительство считает установленным, что этот военный союз направлен против Советского Союза.

В ультиматуме было требование отставки правительства, ареста нескольких министров и усиления (согласно пакту Молотова-Мунтерса) советского военного присутствия в дополнение к войскам, размещённым по Договору о передаче Литовской республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой от 10 октября 1939. Литва приняла ультиматум, и советские военные взяли под контроль основные города до 15 июня.

Было сформировано новое правительство; 1415 июля проведены выборы в Народный сейм (с единственным списком блока «Союз трудового народа Литвы»), который 21 июля провозгласил образование Литовской ССР и постановил просить Верховный Совет СССР принять Литву в состав СССР. 3 августа 1940 Верховный Совет СССР удовлетворил эту просьбу. После переговоров делегаций Литвы и Белоруссии в Гродно 12 октября 1940 Литве были переданы курорт Друскеники (Друскининкай), Свенцяны (Швенчионис), железнодорожная станция Адутишкис с окрестными деревнями.

Советизация Литвы

На 1 июля 1940 года все политические, культурные и религиозные организации были запрещены, только Коммунистическая партия Литвы и её молодёжное крыло имели право на существование.

Все банки (включая все счета свыше 1000 литов), недвижимость больше 170 квадратных метров (1800 м²), частные предприятия с более чем 20 рабочими и более 150 тыс. литов валовых поступлений были национализированы. Вся земля была национализирована, и фермерство снижено до 30 гектаров (74 акров), а также дополнительные земли (около 575 тыс. гектаров (5750 км²)) были распространены среди мелких фермеров. В рамках подготовки к возможной коллективизации были приняты новые налоги — от 30 % до 50 % сельскохозяйственного производства.

До выборов в Народный сейм Советы арестовали около 2000 из самых известных политических деятелей. Эти аресты парализовали любые попытки создания антисоветской группы. По оценкам, 12 тысяч были заключены в тюрьму как «враги народа».

Оккупация Германией

Во время Великой Отечественной войны, в 19411944 гг., территория Литвы была захвачена нацистской Германией и входила в ведение «Рейхскомиссариата Остланд». В это время на территории Литвы действовало несколько крупных партизанских отрядов, боровшихся с фашистами. К январю 1945 года Литва была освобождена советскими войсками, была восстановлена Советская власть.

Послевоенные события

После войны началось активное восстановление промышленности республики, создание множества новых, в том числе высокотехнологичных, предприятий и производств. Развивался научный потенциал. За достижения в коммунистическом строительстве Литовская ССР награждалась орденом Ленина (1965) и орденом Дружбы народов (1972).

29 сентября 1960 года Парламентская Ассамблея Совета Европы приняла резолюцию 189 (1960) по случаю 20-летней годовщины «оккупации и насильственного включения в состав СССР трех европейских государств — Эстонии, Латвии и Литвы»[5][6].

В 1972 году в связи с самосожжением Ромаса Каланты в Каунасе прошли массовые выступления преимущественно молодёжи («уличные демонстрации, в которых приняли участие многие тысячи молодых людей»), целью этого акта был протест против гонений, которым религия подвергается в Литве[7].

13 января 1983 года Европейский Парламент принял резолюцию по вопросу прибалтийских государств, в которой осудил факт аннексии как несоответствующий «международному праву» и обязательствам СССР по двусторонним договорам с прибалтийскими странами, подчёркнув международное непризнание аннексии[8].

11 марта 1990 года Верховный Совет Литовской ССР принял акт о восстановлении независимости Литвы и в связи с этим установил наименование «Литовская Республика». Союзный центр критически отзывался о происходящих в республике событиях (так, в 1989 Горбачёв говорил, что в республике «ведется откровенное одурманивание людей, которым внушаются иллюзорные идеи об их благоденствии в случае выхода из СССР, отказа от социализма»[9]), но активных действий не предпринимал.

В январе 1991 года самопровозглашённый Комитет национального спасения Литвы объявил о восстановлении в республике советской власти. По просьбе комитета, персональный состав которого так и не был опубликован, в Вильнюс, Каунас и другие города республики были введены советские войска, однако отстранить от власти правительство Литовской республики несмотря на симпатии в Союзном центре[10] Комитету так и не удалось.

6 сентября 1991 года, уже после августовского путча, Государственный совет СССР признал независимость Литвы и двух других прибалтийских республик. В 2004 году Литовская Республика стала членом НАТО и Европейского союза.

Руководители

В 1940—1990 года фактическими руководителями Литовской ССР были Первые секретари ЦК Компартии Литвы:

20 декабря 1989 года Компартия Литвы вышла из состава КПСС, а 15 января 1990 года её лидер Альгирдас Бразаускас был избран Председателем Президиума Верховного Совета Литовской ССР. Таким образом, он был руководителем Литовской ССР:

11 марта 1990 года после многопартийных выборов власть перешла к блоку «Саюдис», и Председателем Верховного совета стал его лидер Витаутас Ландсбергис.

Население

Население 2,9 млн человек (1940). Изменения численного и национального состава зависело от репрессивной политики осуществлявшейся немецкими оккупантами и их местными союзниками массового уничтожения евреев (95 % еврейского населения, ок. 200 тыс. человек, по другим сведениям ок. 225 тысяч), проведённого в 1940-е — 1950-е годы массового выселения поляков в Польшу (так называемая «репатриация»).

Кроме этого, с 14 по 18 июня 1941 года из Литвы было выслано в отдалённые районы Сибири и Крайнего Севера около 34 тысяч[11]. По данным Центра исследования геноцида и резистенции жителей Литвы, в 19401953 из Литвы было депортировано ок. 132 тыс. жителей в Сибирь, Заполярье и Среднюю Азию. 70 % из них составляли женщины (ок. 50 тыс.) и дети (ок. 39 тыс.). Одновременно ок. 200 тыс. находилось в заключении в тюрьмах и, главным образом, в лагерях (ок. 150 тыс.). В 1944 году с приближением Красной Армии к Литве значительная часть населения выехала, главным образом в Германию. В ходе вооружённой борьбы с Советской властью 1944—1953 гг., с оружием в руках погибло или было умерщвлено в тюрьмах свыше 20 тысяч человек[12] (по другим сведениям свыше — 30 тысяч[11]). Общие потери населения за 1940—1952 годы составили 80 922 человека[13].

Позднее, в 1975 численность населения достигла 3,29 млн; на 1 января 1976 — 3 315 тыс. чел., по последней всесоюзной переписи населения 3 689 779 (1989).

По переписи 1970 года 80,1 % составляли литовцы (2 507 тыс.), 8,6 % — русские (268 тыс.), 7,7 % — поляки (240 тыс.), 1,5 % — белорусы (45 тыс.), 0,8 % — украинцы; проживали также латыши, татары, евреи и представители других национальностей.

Проведение коллективизации и индустриализации изменило соотношение городского и сельского населения: в 1959 году доля сельского населения составляла 61, 4 %, в 1970 —49, 8 %[14]. В начале 1974 года в городах проживало на 329 тысяч человек больше, чем в сельской местности. Женщины составляли 53 %, мужчины 47 % населения[15].

Экономика

  • [ru.wikisource.org/wiki/Производство_промышленной_продукции_в_Литовской_ССР_по_годам Производство промышленной продукции по годам]

См. также

Напишите отзыв о статье "Литовская Советская Социалистическая Республика"

Литература

  • Путинайте Н. «Надломленная сосна. Атеизм как личное решение в советской Литве».[16]

Ссылки

  • [rulzeng.50megs.com/ Конституция Литовской ССР 1978 года]

Примечания

  1. СССР признал независимость Литовской Республики 6 сентября 1991
  2. [tar.tic.lt/Default.aspx?id=2&item=results&aktoid=25FBD656-DD1F-4D7F-8414-C1AA0F35D0F3 Закон Литовской ССР от 18 ноября 1988 года № XI-2660 «Об изменении статей 168 и 169 Конституции Литовской ССР»] (лит.)
  3. s:Закон СССР от 26.04.1954 Об утверждении Указов Президиума Верховного Совета СССР
  4. [www.ehorussia.ru/new/node/13 15 июня 1940 года СССР аннексировал Латвию, Литву и Эстонию]
  5. [www.letton.ch/lvx_eur1.htm «Resolution regarding the Baltic States adopted by the Consultative Assembly of the Council of Europe»] 29 сентября 1960
  6. John Hiden & other. The Baltic Question During the Cold War. — Routledge, 2008. — P. 119. — 224 p. — (Cold War History). — ISBN 9781134197309.
  7. Сокуренко, Сергей. [old.russ.ru/ist_sovr/express/1972_21-pr.html 1972 — двадцать первая неделя]. Русский Журнал (20 мая 2002). Проверено 20 июня 2008. [www.webcitation.org/61D2uQDc3 Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  8.  (англ.) European Parliament (January 13, 1983). «[www.letton.ch/lvx_eur2.htm Resolution on the situation in Estonia, Latvia, Lithuania]». Official Journal of the European Communities C 42/78.
  9. [gaidar-arc.ru/databasedocuments/theme/details/4173 Внеочередной пленум ЦК КПСС.Стенографический отчет] // Архив Егора Гайдара
  10. [gaidar-arc.ru/databasedocuments/theme/details/2329 В ЦК КПСС. О событиях в Литве] // Архив Егора Гайдара
  11. 1 2 Algirdas Julius Greimas, Saulius Žukas. Lietuva Pabaltijy. Istorijos ir kultūros bruožai. Vilnius: Baltos lankos, 1999. P. 149. (лит.)
  12. [www.genocid.lt/centras/lt/138/a/print_version/ LLKS organizacinė struktūra 1949—1950 metais] (лит.)
  13. [www.genocid.lt/centras/lt/147/c/print_version/ Lietuvos gyventojų nuostoliai 1940—1952 metais] (лит.)
  14. Henryk Wisner. Litwa i Litwini. Szkice z dziejów państwa i naroda. Olsztyn: Spręcograf, 1991. S. 214. (польск.)
  15. Б. Акстинас. Знакомьтесь: Литва. Вильнюс: 1975. С. 5—6.
  16. [ru.delfi.lt/news/politics/ministr-otkazalsya-naznachit-premiyu-za-knigu-o-sovetskoj-litve.d?id=70452456 Н.Путинайте была награждена за книгу «Надломленная сосна. Атеизм как личное решение в советской Литве»]

Отрывок, характеризующий Литовская Советская Социалистическая Республика

Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.