Биролли, Ренато

Ренато Биролли

Ренато Биролли (итал. Renato Birolli, 10 декабря 1905, Верона — 3 мая 1959, Милан) — итальянский художник.

Жизнь и творчество

Р.Биролли родился в семье заводского рабочего. В 1924 году он приезжает в Милан и там, совместно с художниками Ренато Гуттузо, Джакомо Манцу и Алиджи Сассу, создаёт авангардистскую группу. Художник начинает свой творческий путь как экспрессионист, с также ясно выраженным влиянием на его творчество живописи Ван Гога и Джеймса Энсора. В 1936 году Биролли посещает Париж, где увлекается фовизмом. В 1937 он вступает в художественное движениеКорренте и пишет статьи для художественных журналов этого направления.

Политические и творческие взгляды художника шли вразрез с позицией правившего Италией фашистского режима. Р.Биролли арестовывается властями и некоторое время находится в заключении. Вследствие этого после освобождения художник сближается с коммунистами и участвует в Движении Сопротивления.

В 1947 Биролли вновь приезжает в Париж, знакомится с творчеством Матисса, Пикассо и, под их влиянием, становится последователем посткубизма в живописи. Позднее художник разрабатывает свой собственный творческий стиль, некую лирическую форму абстракционизма. В том же 1947 году Р.Биролли участвует в движении Новый фронт за искусство («Fronte Nuovo delle Arti»). В 1952, после раскола «Фронта», Биролли, совместно с несколькими жудожниками, создаёт «Gruppo degli Otto».

Начиная с 1948 года Р.Биролли — многократный участник венецианских биеннале. Принимал также участие в выставках современного искусства в Касселе: documenta I (1955) и — посмертно — documenta II (1959).

Источники

• Dizionario biografico degli italiani, X, Roma, Istituto dell’Enciclopedia italiana, 1968

Отрывок, характеризующий Биролли, Ренато

Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?