Бобринский, Алексей Алексеевич (1861)

Не следует путать с Алексеем Алексеевичем Бобринским — сахарозаводчиком.

граф Алексей Алексеевич Бобринский
Род деятельности:	этнограф, археолог
Место смерти:	Суизи Тироль Италия
Отец:	граф Алексей Васильевич Бобринский
Мать:	Софья Алексеевна Шереметева
Супруга:	Елизавета Александровна Петерсон Мария Дмитриевна Вакарина
Награды и премии:	золотая медаль Русского Археологического общества

Граф Алексе́й Алексе́евич Бо́бринский (9 (21) декабря 1861, Москва—4 декабря 1938, Суизи, Тироль Италия) — русский этнограф, этнолог и археолог из третьей линии рода Бобринских.

Биография

Граф Алексей Алексеевич Бобринский был вторым сыном московского предводителя дворянства графа Алексея Васильевича Бобринского и Софии Алексеевны Шереметевой. По линии отца — внук участника декабристских организаций Василия Алексеевича Бобринского от второго брака с Софьей Прокофьевной Соковниной (1812—1869), а также праправнук императрицы Екатерины II. По линии матери — внук декабриста Алексея Васильевича Шереметева и Екатерины Сергеевны Шереметевой. Имел старшего брата Василия (умершего в младенчестве) и младших брата Владимира и сестру Екатерину (в будущем супругу князя Петра Дмитриевича Святополк-Мирского). Получил домашнее образование.

В 1895 году Алексей Алексеевич организовал на свои средства первую из трёх научных экспедиций в Среднюю Азию и на Памир. Вместе с профессором Московского университета зоологом Николаем Васильевичем Богоявленским он отправился в Заравшан. В 1898 году состоялась следующая поездка под эгидой Императорского Московского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. В число участников экспедиции вошёл Александр Александрович Семёнов, впоследствии видный ориенталист. В течение четырёх месяцев они прошли от Самарканда, через Зарафшанские горы, Каратегин, Дарваз, долину реки Пяндж в селение Калаи Хумб, через долину реки Яхсу в селение Пата-Гиссар на правом берегу Амударьи и вернулись в Самарканд. Профессор Богоявленский писал:

«Разделение труда членов экспедиции было таково: гр. А. А. Бобринский взял на себя изучение внешнего быта, преимущественно его орнамента. А. А. Семёнов поставил себе задачей изучение языка и фольклора народонаселения, на мне же лежало изучение горцев в антропологическом отношении, собирание зоологического материала, фотографирование, метеорологические и географические наблюдения»

В 1901 году А. А. Бобринской и Н. В. Богоявленский побывали в верховьях реки Пяндж. Собранная в результате экспедиций этнографическая коллекция вышитых и вязаных предметов костюма хранится в Этнографическом музее Санкт-Петербурга.

За свои заслуги граф Бобринский был принят в действительные члены Общества естествознания, антропологии и этнографии и Русского географического общества (1905).

Кроме научной деятельности Алексей Алексеевич занимался благотворительностью. В 1888 году в имении Бобрики граф основал конезавод, также продолжал дело отца по лесоразведению. При усадьбе были созданы богадельня, школа рукоделия и домоводства для девочек.

В 1916 году после смерти первой супруги Алексей Алексеевич продал Бобрики местному земству, по одним данным с условием создать здесь лесную академию, по другим — сельскохозяйственную школу.

В конце 1918 года граф Алексей Бобринский эмигрировал в Италию, он поселился в местечке Суизи в трёх километрах от Кастельротто. Ещё в 1909 году там началось строительство его виллы. Позднее из-за экономического кризиса Бобринский сначала преобразовал её в частный пансион, а потом в 1936 году продал.

Граф Алексей Алексеевич Бобринский скончался 4 декабря 1938 года и был похоронен на местном кладбище.

Труды

Граф Алексей Бобринский был автором книг:

• «Зеравшанские горы и верховья Аму-Дарьи» (1899);
• «Горцы верховья Пянджа (Ваханцы и ишкаимцы)» (1908).

В 1900 году он опубликовал коллекцию вышивок «Орнамент горных таджиков Дарваза (Нагорная Бухара)». За этот труд он был удостоен золотой медали Императорского Археологического Общества.В 1910—1914 годах был издан альбом «Народные русские деревянные изделия: предметы домашнего, хозяйственного и отчасти церковного обихода», состоявший из 12 выпусков. В 1916 году вышел первый выпуск издания «Резной камень в России». Второй выпуск, посвящённый древнерусским надгробным плитам, и третий выпуск о памятниках Армении и Грузии так и не были изданы, а часть материалов утеряна. В 1931—1932 годах Бобринский продолжил работу над трудом «Народные русские деревянные изделия», написав в подробный текст к этому изданию.

После смерти учёного вдова передала в белградский искусствоведческий центр архив Бобринского, который погиб при бомбежке Белграда в 1941 году.

Браки

Первой супругой графа Бобринского стала Елизавета Александровна, урождённая Лиза Петерсон (ум. 4 декабря 1915). Согласно легенде, она была певицей в «Яре», где и познакомилась с графом. Когда она заболела, Бобринские покинули Россию и поселились в Италии, но в 1914 году с началом войны супруги вернулись. В 1915 году Елизавета Александровна скончалась и была похоронена в имении Бобрики рядом с семейной усыпальницей, так как не принадлежала к аристократическому роду. Алексей Алексеевич писал:

На днях я похоронил мою жену и положил её около часовни, а потому всё это место мне вдвойне дорого

Второй супругой Бобринского стала выпускница Строгановского училища Мария Дмитриевна Вакарина (1876—1957), к которой он обратился с просьбой вышить покрывало для часовни с захоронением первой жены. Бракосочетание состоялось 10 марта 1918 года в церкви Святого Николая Чудотворца в Гнездниках. В конце 1918 года они эмигрировали в Италию. По воспоминаниям очевидцев Мария Дмитриевна, которую «он спас, забрал с собой из разорённой революцией России», обращалась к мужу только по имени-отчеству или почтительно «граф».

Оба брака графа Бобринского были бездетны, и с его смертью пресеклась младшая ветвь рода Бобринских.

Ссылки

• [www.russiangrave.ru/?id=21&prs_id=191 Некрополь российского научного Зарубежья]
• [www.ethnomuseum.ru/section341/349/881/6893.htm Выставка «Граф А. А. Бобринской — путешественник, этнограф, искусствовед» (к 150-летию со дня рождения)]
• [vestarchive.ru/issledovaniia/1452-v-poiskah-arhiva-grafa-aa-bobrinskogo-v-ujnom-tirole-k-150-letiu-ychenogo.html Худоназаров Д. В поисках архива графа А. А. Бобринского В Южном Тироле. К 150-летию ученого]
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:338557 Бобринский, Алексей Алексеевич (1861)] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Бобринский, Алексей Алексеевич (1861)

Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.