Бойко, Вадим Григорьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вадим Бойко
Вадим Бойко
Имя при рождении:

Вадим Григорьевич Бойко

Дата рождения:

3 июля 1951(1951-07-03)

Место рождения:

Донецк, УССР, СССР

Дата смерти:

11 июня 2005(2005-06-11) (53 года)

Место смерти:

Киев, Украина

Гражданство:

СССР СССР
Украина Украина

Род деятельности:

поэт, драматург, переводчик

Годы творчества:

1971—2005

Язык произведений:

украинский

Дебют:

1971

Премии:

Премия им. Котляревского (1994).

Вади́м Григо́рьевич Бо́йко (с англ. — «Вадим Григорович Бойко»; 3 июля 1951 — 11 июня 2005) — советский и украинский поэт, драматург, прозаик, переводчик, член Союза писателей СССР с 1979 года и Союза театральных деятелей, победитель двух Всесоюзных (1975, 1979) и двух Республиканских (1981) конкурсов драматургов, лауреат премии имени Котляревского (1994).





Биография

Вадим Бойко родился 3 июля 1951 года в Донецке в семье известного детского писателя Григория Бойко. Как и отец, начал своё литературное творчество с поэзии. Ещё школьником печатал стихи в периодике (газетах «Звезда», «Сельские Вести», «Молодёжь Украины», в журналах «Пионерия», «Днипро», альманахах «Творчество юных», «Поэзия»). Трижды произведения юного поэта были премированы на конкурсах, которые проводили ЦК ЛКСМУ, Министерство образования и Союз писателей.

Когда Бойко учился на третьем курсе факультета журналистики Киевского университета имени Т. Г. Шевченко, вышел в свет сборник «Трилистник» (К.: Сов. писатель, 1971). Одним из трёх его авторов был Вадим Бойко. Затем юноша сосредоточился на драматургии.

В студенческие годы была создана героическая стихотворная драма на два действия «Нина Сагайдак», отмечена в 1975 году на Всесоюзном конкурсе ЦК ВЛКСМ, Министерства культуры СССР и Союза писателей СССР. Действие пьесы происходит во времена Второй мировой войны. В центре драмы — реальная героиня-подпольщица, юная балерина из города Щорса на Черниговщине Нина Сагайдак. Имели своих прототипов и некоторые другие персонажи. Пьеса успешно шла в 70-е годы на сцене Черниговского областного драматического театра.

В 1978 году в издательстве «Молодь» вышла одноимённая книга. Благословляя её в мир, известный драматург Алексей Коломиец отмечал знания жизни и искренность молодого писателя:

Уже в первой пьесе ощутимое умение автора не только интересно выстраивать сюжетную линию, но и раскрыть внутренний мир героев, что, по моему мнению, главное в драматургии. Говорю «в первой пьесе», потому что Вадим Бойко продолжает активно работать в этом нелёгком жанре. Я имел возможность ознакомиться с его новыми драматургическими произведениями. С удовольствием могу выразить надежду, что к нам идёт вдумчивый, своеобразный драматург[1].

Время подтвердило правильность прогнозов Коломийца. Вадим Бойко плодотворно работал в драматургии для взрослых и для детей. Он автор более 30 разножанровых пьес (стихотворных и прозаических драм и комедий, сказок, либретто оперетт), которые печатались в периодике, выходили отдельными книгами, шли на сценах украинских театров и за рубежом.

Был известен также как автор и ведущий художественно-публицистической программы украинского телевидения «Ситуация». В телепьесах поднимал острые проблем современности, после показа спектаклей проводил передачи-беседы с заинтересованными зрителями и специалистами по соответствующей отрасли (юристами, экономистами и проч.).

Для театральной сцены драматург работал главным образом как комедиограф, а для экранного воплощения писал в основном драмы с элементами психологического детектива. Эти произведения составили сборник «Рано или поздно» (К.: Сов. писатель, 1991. — 295 с.).

Позже по сценариям В. Бойко на телевидении шёл сериал «Дачные страсти». По одноактной пьесе «Вы заказывали Деда Мороза?» был снят телефильм (1984) с Анатолием Хостикоевым и Еленой Аминовой в главных ролях. Эта пьеса шла в Украинском малом драматическом театре на Прорезной (Киев); в переводе на русском языке была напечатана в альманахе «Современная драматургия» (М.: Искусство, 1982. — № 4. — С. 150—157). В предисловии к этой публикации Николай Зарудный, будто продолжая сказанное Алексеем Коломийцем, отмечал:

И ещё одно ценное для любого писателя качество — умение удивляться. Возможно, поэтому он так охотно работает в поэзии для детей, много переводит с других языков. […] Вслед за «Ниной Сагайдак» была поставлена в театре его комедия для юных зрителей «Необычный урок». Смешная, написанная причудливо, с добрым юмором, пьеса рассказывала про паренька-подростка, мир которого, к сожалению, не всегда понятен его взрослым, умудрённым жизненным и педагогическим опытом наставникам… Уверенно чувствует себя драматург и в жанре одноактной пьесы. Он чувствует характеры своих героев, умеет выбрать ситуацию, в которой они раскрываются полностью и вместе с тем неоднозначно[1].

Комедия «Митька Непогода (Необычный урок)» тоже была отмечена на Всесоюзном конкурсе драматических произведений для детей и юношества (1979), удачно поставленная в Николаеве и издана отдельной книгой (Бойко В. Необычный урок. — К.: Веселка, 1987). Юные зрители и читатели хорошо восприняли это произведение. Их интересовали проблемы ровесников. Да и родителям были безразличны переживания подростков, особенно тех, которые «не как все».

В 1989 году вышла следующая сборка комедий для детей «Старое седло» (К.: Радуга), в которой в полной мере раскрылся юмористический и версификаторский талант Вадима Бойко. Написаны по мотивам украинского фольклора стихотворные комедии «Старое седло» и «В нашем лесу объявился» остроумно высмеивают подхалимство, приспособленчество и прославляют дружбу, борьбу за торжество справедливости. Герои сказок с одной стороны традиционные, а с другой — определённо неповторимые, обогащённые по воле автора сугубо индивидуальными чертами, обладают самобытной лексикой, манерой высказывания, темпераментом. Сюжеты обеих сказок — стремительные, весёлые. Диалоги, чрезвычайно просты и вместе с тем остроумно изысканные, присутствуют шутки, остроты, подколки, каламбуры, игра слов, большое число идиом.

В 1993 году появилась ещё одна драматургическая книга, адресованная детям: «Даринка, Гриць и нечистая сила» (К.: Радуга). Первая пьеса-сказка в двух действиях, давшая название сборнику, рассказывала об удивительной силе любви к любимому человеку, к родине, о том, как много значат в жизни родное слово, родная речь, песня, родной край. Вторая — «Волшебная булава» — тоже прославляла вечные ценности: верность, храбрость, смекалку. Молодые казаки и их мудрые и мужественные подруги всегда находят выход из трудного положения и оставляют не у дел врагов-чужаков. Произведения эти оказались в первые годы независимости Украины чрезвычайно актуальными и сразу нашли своих поклонников. Особенно хорошо пьесы были восприняты на Ивано-Франковщине, откуда автору приходили очень тёплые письма от целых классов, которые своими силами брались подготовить представления.

Ещё несколькими годами ранее сказка «Даринка, Гриць и нечистая сила» вдохновила на постановку Национальный академический драматический театр имени Ивана Франко. Спектакль был высоко оценён театральной общественностью и журналистами. Именно за эти три книги драматургии для детей Вадиму Бойко была присуждена премия имени Котляревского.

В активе Вадима Бойко для детей есть ещё немало комедийных сценок, интермедий, одноактных пьес («Перемет», «И так бывает», «В гостях у Костика», «Сюрприз», «Без нянек», «Кому играть Красную Шапочку?»), печатавшихся преимущественно в репертуарных сборниках «Трубач» (К.: Искусство). Эти миниатюры посвящены современным детям, которые дружат и ссорятся, влюбляются и страдают от того, что их не понимают, которые рьяно отстаивают свои права на собственные взгляды, вкусы, выбор друзей, а также на поведение, поступки «не по шаблону».

Специально для Полтавского театра кукол В. Бойко написал новогоднюю пьесу-сказку «Карабура», поставленную накануне 1998 года. Была создана для театра кукол, но так и не увидела сцены сказка «О мальчике Клаповушко и очень добром волшебнике». Однако эта пьеса подтолкнула автора к написанию «почти правдивой повести» для школьников «Клаповушко и К». Книга вышла в издательстве «Радуга» в 2006 году.

Романтично-комедийная пьеса в стихах «Казаки и Лейб-трактирщик» — один из самых любимых произведений В. Бойко, написанных в начале 90-х годов, одобрено Министерством культуры Украины и управлением театрального искусства в 1992 году и напечатано аж через 14 лет во втором выпуске альманаха «Современная украинская драматургия» (К.: Рус. писатель, 2006).

Благодаря Вадиму Бойко заговорили на украинском герои Леонида Андреева, Юрия Визбора, Евгении Гинзбург, Юрия Олеши, Александра Островского, Виктора Розова, Михаила Рощина, Аркадия Ставицкого, Михаила Шатрова, Рустама Ибрагимбекова, Джеймса Голдмена и многих других драматургов. И наоборот — на русском по специальному заказу театра зазвучала знаменитая «Боярыня» Леси Украинки. И всё это адресовано взрослым. А для детей были переведены: стихотворная пьеса-сказка «Теле-бим, теле-бим» (по произведению С. Маршака) Валерия Безрука, пьеса для театра кукол «Храни улыбку» Юрия Бобошко и Всеволода Данилевича, волшебная сказка «Марья — краса, золотая коса» Альберта Вербеца, зоологическая сказка «Диалоги из клетки» Александра Костинского, кукольная пьеса-сказка «Потапыч» В. Лившица и И. Кичановой, пьеса в стихах «Цветное молоко» Владимира Орлова, пьеса-сказка «Сестра моя — русалочка» (по мотивам сказки Х. К. Андерсена «Русалочка») Людмилы Разумовской, сказка «Дракон» Евгения Шварца, песни к пьесе «Приключения капитана Врунгеля» (по мотивам повести А. Некрасова) Ефима Чеповецкого и Давида Черкасского.

Из собственных песен к теле- и кинофильмам самые популярные тексты — к фильму-сказке «Иванушка и царь Поганин».

В последние годы В. Г. Бойко переводил в основном для издательств, писал юмористические былины, готовил новые телепроекты и надиктовывал дочери воспоминания о встречах, общении с известными драматургами и поэтами, о своём отце Филиппе, который тоже имел талант к стихосложению и даже издал поэтический сборник «Чайка» (М.: Семь, 1925).

Всем нам, Бойкам, похоже, легче изъясняться стихами, чем прозой[2].

Умер 11 июня 2005 года. Похоронен на Берковецком кладбище, рядом с отцом.

Напишите отзыв о статье "Бойко, Вадим Григорьевич"

Примечания

  1. 1 2 Ірина Бойко [boyko.io.ua/s113639/na_hvili_gumoru_y_lyubovi Творчий шлях Вадима Бойка]
  2. [m.day.kiev.ua/uk/article/kultura/usim-nam-boykam-legshe-vislovlyuvatisya-virshami «Усім нам, Бойкам, легше висловлюватися віршами» Історія літературної родини з Донеччини]

Литература

  • Календар знаменних і пам’ятних дат Донецької області. 2011 рік [Текст] / Упр. культури і туризму Донец. облдержадмін., Донец. обл. універс. наук. б-ка ім. Н. К. Крупської ; уклад. І. В. Гайдишева; ред. Т. С. Литвин; наук. ред. Н. П. Авдєєнко, Н. В. Петренко; від. за вип. Л. О. Новакова, засл. працівник культури України. — Донецьк : Сх. вид. дім, 2010. — 132 с.

Ссылки

  • [boyko.io.ua/story Драматургія і поезія для дітей]

Отрывок, характеризующий Бойко, Вадим Григорьевич

– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.