Борцы (картина Икинса)

Томас Икинс

Борцы. 1899 год

англ. Wrestlers

Холст, масло. 122.87 × 152.4 см

Музей искусств округа Лос-Анджелес, Лос-Анджелес, Калифорния, США

К:Картины 1899 года

«Борцы» (англ. Wrestlers) — картина американского художника Томаса Икинса, написанная им в 1899 году. В настоящее время готовая картина маслом (122.87 × 152.4) и эскиз маслом (40.8 x 50.96) находятся в коллекции Музея искусств округа Лос-Анджелес в Лос-Анджелесе (штат Калифорния, США). Меньшая версия незавершённой картины маслом (101.6 x 127.2) находится в Художественном музее Филадельфии в Филадельфии (штат Пенсильвания).

Контекст

Томас Икинс (1844—1916) считается одним из величайших художников Соединённых Штатов Америки, посвятившим свою карьеру реалистичному изображению человеческой натуры в масле и акварели, скульптуре и фотографии. С детства полюбив спорт, Икинс как амбициозный и оригинальный молодой художник, избрал темами своих картин лежащий вокруг него мир, что позволило ему продемонстрировать свои выдающиеся художественные навыки. Икинс писал картины, в которых выражал свое восхищение спортсменами и активным отдыхом, не забывая также об образах женщин и детей, привлекательных своей яркостью и задумчивостью. С 1862 по 1866 он учился в Пенсильванской академии изящных искусств, а затем уехал в Париж, где три года знакомился с европейским искусством под началом французского живописца и представителя академизма Жана-Леона Жерома. В 1870 году Икинс вернулся в Филадельфию, а в 1876 году начал преподавать в Пенсильванской академии, которую превратил в одну из ведущих художественных школ Америки. Применяемые Икинсом методы обучения подвергались критике в особенности из-за большого присутствия на занятиях обнажённой натуры. Так, в 1886 году во время лекции об устройстве человеческого таза перед классом, в котором сидели и студентки, Икинс снял набедренную повязку с мужчины-натурщика, чтобы ученики воочию увидели все мышцы целиком. После протестов со стороны родителей и студентов он был вынужден уйти в отставку по требованию совета Академии. С 1887 года и до конца своей карьеры Икинс сосредоточился исключительно на портретной живописи, откровенно отражая в ней личность своих натурщиков, которыми были его друзья или знакомые. После долгого перерыва с 1870-х годов, в 1898 и 1899 годах Икинс в своём творчестве снова вернулся к теме спорта. Его картины, изображающие сцены бокса и борьбы, произвели настоящую революцию в художественном мире Америки, равно как и более ранние полотна на темы гребли, плавания, парусного спорта, охоты, конных состязаний. Хотя критика его художественных методов не утихла, стремление Икинса к точному изображению человеческой фигуры помогло ему занять достойное место в мире искусства.

Создание

Картина «Борцы» была написана Икинсом в 1899 году. Фотография, на основе которой была создана картина, сделана в понедельник 22 мая 1899 года в студии Икинса на четвертом этаже дома его отца на 1729-й Маунт-Вернон-стрит в Филадельфии (штат Пенсильвания). Спортсменов-натурщиков для сцены схватки художнику помог найти его друг спортивный обозреватель Кларенс Кранмер. Икинс писал картину точно следуя деталям фотографии, но при этом изобразив борцов в гребном клубе Квакер-Сити, который когда стоял на Боатхаус-Роу в Филадельфии. Примечательно, что появление «Борцов» Икинса примерно совпало по времени с возрождением Олимпийских игр — сначала в Афинах (1897 год), а затем в Париже (1900 год). Ученик Икинса скульптор Сэмюэл Мюррей в 1899 году изваял небольшую статую на ту же тему.

Фотография двух натурщиков, сделанная Томасом Икинсом 22 мая 1899 года.	Эскиз маслом. Коллекция Музея искусств округа Лос-Анджелес.	Версия картины маслом. Коллекция Художественного музея Филадельфии.

Композиция

На картине изображён борцовский поединок между двумя почти обнажёнными мужчинами, один из которых, просунув руки через подмышки второго, удерживает его при помощи приёма «двойной Нельсон». За ними стоят трое мужчин: спортсмен на гребном тренажере, рефери и другой борец. Подпись Икинса располагается на стене борцовского зала. Основное внимание зрителя сфокусировано на двух обнаженных фигурах, однако Икинс, ценивший человеческое тело в момент наибольшего совершенства, в своей картине вероятно не ставил целью простое развлечение буржуазной публики. Об этом может говорить и тот факт, что на полотне можно заметить следы рутинной американской жизни, проявившиеся в загорелых лицах и руках борцов, намекающих на то, что они принадлежат к рабочему классу. Композиционная структура произведения Икинса, заключающаяся в изображении сцепившихся тел, перекликается с работой другого филадельфийца — Джорджа Лакса, написавшего в 1905 году картину «Борцы». В то время как Лакс передал на полотне живую страсть, источающуюся вздыбленными телами, Икинс изобразил в своей работе момент удержания одного борца другим, мастерски подмеченный взглядом художника в своей студии. Лакс будто оживил своих героев энергичными мазками и толстым «импасто», а Икинс же, напротив, накладывал тщательно смешанные мазки краски на предварительно намеченные контуры фигур, чему научился у Жерома. Известно, что Икинс тщательно следил за боксерскими поединками для того, чтобы детали на его картинах соответствовали действительности, но он никогда не пытался изобразить борцов в реальной схватке. Критик Аллен Гуттманн сравнил «Борцов» Лакса и Икинса с картиной «Школа борцов» Макса Слефогта, отметив, что все эти работы схожи изображением пары обнаженных борющихся людей, лежащих на земле в момент захвата.

Восприятие

«Борцы» являются одной из последних крупных тематических картин, созданных Икинсом, в связи с чем данную работу можно расценить как превосходный итог развития некоторых из наиболее важных тем в его художественном творчестве. В 1927 году во время выставки картин, организованной в Лос-Анджелесе к 10-летию со дня смерти художника, критик «The Times» Артур Миллиер отметил, что Икинс «по силе мужественности мужественного художника, сравнимой лишь с Курбе, стремился с наибольшей силой показать то, что казалось реальным ему в современной жизни». Куратор Музея искусств округа Лос-Анджелес Айлин Сьзен Форт отмечала, что на картине видно, что «два человека, борющиеся изо всех сил, как бы символизируют художника и его его собственные психологические сражения», при том, что в этой сцене ясно распознаётся гомоэротический подтекст, хотя сам Икинс был гетеросексуалом и свидетельств о его гомосексуальных связях не имеется. По мнению критиков, оценивших степень наличия гомоэротических мотивов в творчестве Икинса, из всех его картин «Борцы» могут быть сравнимы лишь с работой «Место для купанья», на которой художник на фоне идиллического пейзажа изобразил купающимися нескольких молодых мужчин в классических позах, отсылающих зрителя к древнегреческому искусству.

Судьба

После того как в 1902 году Икинс был избран академиком Национальной академии дизайна, он пожертвовал ей готовую версию картины и свой автопортрет в качестве «дипломных работ». Таким образом руководство Академии собрало значительную коллекцию американского искусства, размещавшуюся в небольшом музее в особняке на Манхэттене в Нью-Йорке. В 1968 году Академия выставила картину на продажу, и в 1970 году она была куплена Художественным музеем Колумбуса в Колумбусе (штат Огайо), в котором стала частью постоянной коллекции. В 2005 году музей Колумбуса выставил картину на продажу в обмен на коллекцию изобразительного искусства, собранной чикагскими коллекционерами Филипом Дж. и Сюзанной Шиллерами. В 2005 году картина была куплена меценатом Сесиль Бартман, которая в 2006 году передала её в Музей искусств округа Лос-Анджелес (штат Калифорния), где с 1920 года находится эскиз картины маслом. По этому поводу директор Музея искусств округа Лос-Анджелес Майкл Гован заявил, что это «одно из самых значительных приобретений музея» и «самый лучший праздник подарок, который вы могли бы получить», отметив, что обсуждение общественностью гомоэротических мотивов эивописи Икинса свидетельствует о непрекращающимся интересе к нему как художнику.

Литература

• Allen Guttmann. [books.google.ru/books?id=4u4PpgZq5woC&dq=isbn:0231105568&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwia2uek0prPAhWBkywKHQzUDggQ6AEIHjAA The Erotic in Sports]. — Columbia University Press, 1996. — 256 с. — ISBN 0231105568.
• Theodor Siegl. [books.google.ru/books?id=R8npAAAAMAAJ&q=Theodor+Siegl&dq=Theodor+Siegl&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwj19dChrpzPAhXDjywKHXX7B5wQ6AEIHjAA The Thomas Eakins Collection]. — Philadelphia Museum of Art, 1978. — 178 с. — (Handbooks in American art).
• William Innes Homer. [books.google.ru/books?id=BrsQAQAAMAAJ&q=Photograph+wrestlers+1729+Mount+Vernon+Street&dq=Photograph+wrestlers+1729+Mount+Vernon+Street&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjek_3635zPAhVDDiwKHaZzCKwQ6AEILzAA Thomas Eakins: His Life and Art]. — Abbeville Press, 1992. — 276 с. — ISBN 1558592814.
• Emmanuel Cooper. [books.google.ru/books?id=TZmGKVnjSmYC&dq=homoerotic+motifs+in+painting+Thomas+Eakins&hl=ru&source=gbs_navlinks_s The Sexual Perspective: Homosexuality and Art in the Last 100 Years in the West]. — Routledge, 2005. — 400 с. — ISBN 1134834586.
• George Haggerty. [books.google.ru/books?id=Pez9AQAAQBAJ&dq=wrestlers+swimming+hole+eakins&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Encyclopedia of Gay Histories and Cultures]. — Routledge, 2013. — 986 с. — (Encyclopedias of Contemporary Culture). — ISBN 113558513X.

Ссылки

• [collections.lacma.org/node/212740 «Борцы»]. Музей искусств округа Лос-Анджелес.

США   Живопись   Боевые искусства

Отрывок, характеризующий Борцы (картина Икинса)

– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.