Бочкарёв, Аркадий Андреевич

Аркадий Бочкарёв
Позиция:	центровой
Рост:	193 см
Гражданство:	СССР
Дата рождения:	24 февраля 1931(1931-02-24)
Место рождения:	Москва, РСФСР, СССР
Дата смерти:	29 марта 1988(1988-03-29) (57 лет)
Команды Спартак (Москва) (1951—1954) ЦСК МО (1954—1965) Медали Олимпийские игры Серебро Мельбурн 1956 баскетбол Чемпионаты Европы Бронза Польша 1955 Золото Болгария 1957 Золото Турция 1959

Арка́дий Андре́евич Бочкарёв (24 февраля 1931, Москва, РСФСР, СССР — 29 марта 1988) — советский баскетболист, серебряный призёр Олимпийских игр. Заслуженный мастер спорта СССР (1960).

Карьера

На Олимпиаде 1956 года в составе сборной СССР сыграл 8 матчей и стал обладателем серебряной медали.

Победитель Спартакиад 1959 и 1963 года в составе сборной Москвы. Семикратный чемпион СССР с сезона 1958/59 по 1964/65, обладатель Кубка чемпионов 1960/61 и 1962/63.

Личная жизнь

Его первой женой стала журналистка Зинаида Михайловна — дочь Марии Андреевны Поповой, прототипа Анки-пулеметчицы.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/bo/arkady-bochkaryov-1.html Бочкарёв, Аркадий Андреевич] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)

Отрывок, характеризующий Бочкарёв, Аркадий Андреевич

Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»