Бродский, Адольф Давидович

Адо́льф Дави́дович Бро́дский (англ. Adolph Brodsky; 21 марта 1851, Таганрог — 22 января 1929, Манчестер) — британский скрипач и музыкальный педагог российского происхождения.

Биография

Адольф Бродский родился 21 марта 1851 года в Таганроге; его отец и дед были скрипачами-самоучками. Был старшим ребёнком в семье. В 1857 году, после смерти матери, семья перебралась в город Херсон, где отец устроился управляющим мельниц Вайнштейна. Ребёнком Бродского отдали на обучение к оперному концертмейстеру в Одессе.

Окончил Венскую консерваторию (1866) у Йозефа Хельмесбергера-старшего, в сезоне 1868—1869 гг. играл под руководством своего учителя в квартете Хельмесбергера. Потом вернулся в Россию и в 1874—1878 гг. преподавал в Московской консерватории.

В 1880 году в Крыму он обвенчался с Анной Львовной Скадовской (1855—1929), дочерью крупного херсонского землевладельца Льва Балтазаровича Скадовского (1814—1886), сестрой художника Николая Львовича Скадовского (1846—1892) и археолога Григория Львовича Скадовского (1849—1919).

В дальнейшем Бродский жил и работал преимущественно в Европе, преподавал в Лейпцигской консерватории в 1883—1891 гг. и в Манчестерском музыкальном колледже с 1895 г. до самой смерти, а в промежутке провёл три года в США в качестве концертмейстера Нью-Йоркского симфонического оркестра. При этом он широко концертировал как солист и ансамблевый музыкант.

4 декабря 1881 года впервые исполнил в Вене скрипичный концерт Чайковского, выдержав немалое сопротивление оркестрантов до исполнения и резко отрицательные отзывы критики (прежде всего Эдуарда Ганслика) после; растроганный Чайковский поставил на концерте посвящение Бродскому. Вообще Бродского связывали близкие дружеские отношения с Чайковским, Брамсом и Эдвардом Григом — в новогодние праздники 1888 года все трое встретились в Лейпциге у Бродского, и с этой встречи началась дружба Чайковского и Грига. В американский период Бродский также играл в квартете — вместе с ведущими музыкантами Нью-Йоркского симфонического, в том числе Юлием Конюсом и Антоном Эккингом. Наконец, в манчестерский период квартет под управлением Бродского связывали тесные отношения с Эдуардом Элгаром, написавшим для него струнный квартет Op. 83; в январе 1927 г. Бродский исполнил скрипичный концерт Элгара в ходе празднования 70-летия композитора.

Среди учеников А. Д. Бродского, в частности, Наум Блиндер и Александр Фидельман. Ему посвящена Вторая симфония Виктора Бендикса.

Семья

• Племянницы (дочери сестры, Сары Давидовны Фельдман, 1865—1950) — писательницы Бэла Моисеевна Прилежаева-Барская (1887—1960) и Лидия Моисеевна Варковицкая (1892—1975).

Литература

• Бродская (Скадовская) Анна. Воспоминания о русском доме: Адольф Бродский, Петр Чайковский, Эдвард Григ в мемуарах, дневниках, письмах. Составление, подготовка текстов и примечания Елены Битеряковой и Марины Строгановой. Издательский дом «Коктебель». Феодосия. Москва. 2006 г. 264 с.: илл. (Образы былого. Вып.5).
• Бродский, Адольф // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Зальцберг Эрнст. «Как не быть тронутым и благодарным милому Бродскому…» // Русские евреи в Великобритании: Статьи, публикации, мемуары и эссе / Ред.-сост. М. Пархомовский, А. Рогачевский. — Иерусалим, 2000. — С. 460—477. ([web.archive.org/web/*/www.oranim.ac.il/Site/ru/General.aspx?l=6&id=2121 Копия в WebArchive])
• Строганова М. Н. История рода Скадовских герба «Доленга», его потомки и родственники в России (век XVIII — век XXI). Документы и воспоминания современников. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 2001. — 370 с.: илл.

Ссылки

• [magazines.russ.ru/slovo/2009/61/za24.html Э. Зальцберг. Сын России, пасынок Англии: К 80-летию со дня смерти А. Бродского] // «Слово/Word», 2009, № 61.

Отрывок, характеризующий Бродский, Адольф Давидович

Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.