Бём, Макс Хильдеберт
Макс Бём | |
Maximilian Hildebert Boehm | |
Место рождения: |
мыза Биркенру, Венденский уезд, Лифляндская губерния, Российская империя (ныне в общине Берзайне, Цесисский район Латвии) |
---|---|
Место смерти: | |
Научная сфера: |
Макс Хильдеберт Бём (16 марта 1891 — 9 ноября 1968) — немецкий публицист, интеллектуал, политик, видный представитель фёлькиш-движения.
Содержание
Биография
Ранние годы
Родился в 1891 году Лифляндии в семье старшего преподавателя гимназии Максимилиана Роланда Бёма и его жены Салли Эмилии Юдит Шатц. По происхождению балтийский немец. 22 апреля того же года был крещен в местном приходе[1].
В 1902 г. семья переехала в Германию (в Лотарингию). Бём изучал философию, социологию и историю искусства, в 1914 г. защитив диссертацию на тему «Естество и нравственность у Фихте» в Университете Галле.
В годы Первой мировой войны Бём впервые активно проявил себя в актуальной на то время области изучения положения «пограничных» и «этнических немцев за рубежом» (Grenz- und Auslanddeutschtum) — как с гуманитарной, так и с политической точки зрения. Направление работ в этой области определялось главенствовавшим в то время трендом на объединение всех немцев Европы. В эту же сферу входило изучение жизни «немцев пограничных территорий» и подготовка предложений по улучшению их положения (Grenzlandarbeit). Этой тематике была посвящена вышедшая в 1915 году работа Бёма «Кризис балтийского немца».
В ходе немецкой оккупации Лифляндии в 1918 году Бём работал в Управлении прессы (Ober Ost VIII) в Риге, где познакомился с Отто фон Курзелем и Арно Шикеданцем.
Межвоенный период
Вернувшись в Германию, Бём организовал множество объединений и организаций, нацеленных на продвижение идей фёлькиш-движения, в их числе клуб младоконсерваторов Юниклуб (1919, совместно с Артуром Мёллером), Комитет по правам национальных меньшинств (впоследствии Германское общество по правам национальностей).
С 1920-х гг. Бём стал одним из «производящих и аккумулирующих смысл и идеологию между теоретизацией и политическим активизмом» в фёлькиш-движении[2].
По мнению Бёма, источником права должны были выступать этнические группы, а не государство, и это право не может быть обеспечено, а только лишь признано государством. Эти и другие его идеи были озвучены в программной работе «Отдельно стоящий народ» (1932).
С 1926 г. — со-руководитель Института немецких пограничных и зарубежных исследований в Берлине.
Карьера при нацистах
Ко времени прихода к власти Гитлера Бём уже считался признанным фёлькиш-идеологом и экспертом. Он продолжили работу в этой сфере в ряде комитетов Академии германского права.
С 1933 г. — профессор этносоциологии и этнической теории Йенского университета.
Бёма называли «суфлёром власти» и «советником по этнополитическим вопросам»[3].
После войны
В октябре 1945 г. был уволен с госслужбы и выехал из советской оккупационной зоны в Люнебург, где в 1951 г. основал Ост-Академию (основная сфера занятий — вопросы Восточной Европы и положения там немецкого меньшинства).
В 1960-е гг. занимался актуальным на тот момент вопросом немецких беженцев и изгнанных с территорий предыдущего проживания немцев. Участвовал в продвижении ревизии положения «германских восточных областей».
Награды
Сочинения
Ранние
- Natur und Sittlichkeit bei Fichte. Halle: Niemeyer, 1914.
- Die Krisis des deutschbaltischen Menschen. Berlin: Grenzboten, 1915.
- Der Sinn der humanistischen Bildung. Berlin: G. Reimer, 1916.
- Die Letten. Berlin: Würtz, [1917].
- Die deutschen Balten in Liv-, Est- und Kurland. Berlin: Siegismund, 1917.
- Was uns not tut. Berlin: Kulturliga, 1919.
- Kleines politisches Wörterbuch. Leipzig: Koehler, 1919.
1920-е
- Ruf der Jungen. Leipzig: Koehler, 1920.
- Körperschaft und Gemeinwesen. Leipzig: Koehler, 1920.
- Ost und West // Die wirtschaftliche Zukunft des Ostens. Leipzig: Koehler, 1920. S. 1-14.
- Der Verrat des Ostens und das gefährdete Preußen. Berlin: Vertriebsstelle politischer Schriften, [1921].
- Die neue Front. Berlin: Gebr. Paetel, 1922.
- Europa irredenta. Berlin: R. Hobbing, 1923.
- Grenzdeutsch — Großdeutsch. Dresden: Verein f. d. Deutschtum im Auslande, 1925.
- Die deutschen Grenzlande. Berlin: R. Hobbing, 1925.
- Nation und Nationalität. Karlsruhe: G. Braun, 1927.
1930-е
- Grenzdeutschland seit Versailles. Berlin: Brückenverl., 1930.
- Das eigenständige Volk. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1932.
- Volksdeutsche Forderungen zur Hochschulerneuerung. Stuttgart: Kohlhammer, 1933.
- Der Bürger im Kreuzfeuer. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1933.
- Was will Volkslehre? Stuttgart: Franckh, 1934.
- Volkstheorie als politische Wissenschaft. Jena: Frommann, 1934.
- Der 18. Januar und die andern Deutschen. Jena: Fischer, 1934.
- Volkstheorie und Volkstumspolitik der Gegenwart. Berlin: Junker & Dünnhaupt, 1935.
- Die Volkskunde als Wissenschaft. Tübingen: Laupp’sche Buchh., 1935.
- Die Krise des Nationalitätenrechts. Jena: Frommann, 1935.
- ABC der Volkstumskunde. Potsdam: Verl. Volk u. Heimat, 1936.
- Der deutsche Osten und das Reich // Der deutsche Osten. Berlin: Propyläen, 1936. S. 1-18.
- Volkskunde. Berlin: Weidmann, 1937.
- Volkstumswechsel und Assimilationspolitik. Jena: Frommann, 1938.
- Deutschösterreichs Wanderschaft und Heimkehr. Essen: Essener Verl. Anst., 1939.
1940-е
- Der befreite Osten. Berlin: Deutsche Buchvertriebsstelle Hofmeier, 1940.
- Lothringerland. München: Bruckmann, 1942.
- Geheimnisvolles Burgund. München: Bruckmann, 1944.
- Baltenkalender 1950. Bovenden b. Göttingen: Behr, [1949].
1950-е
- Vergessener Osten. Göttingen: «Musterschmidt», 1952.
- Verpflichtende Heimat im Osten. Berlin: Berliner Landesverband d. Vertriebenen, 1957.
Напишите отзыв о статье "Бём, Макс Хильдеберт"
Примечания
- ↑ LVVA. Ф. 235, Оп. 4, Д. 517, Л. 169об.
- ↑ Prehn U. Die wechselnden Gesichter eines ‚Europa der Völker‘ im 20. Jahrhundert. Ethnopolitische Vorstellungen bei Max Hildebert Boehm // Völkische Bande. Dekadenz und Wiedergeburt — Analysen rechter Ideologie. Münster, 2005. S. 126.
- ↑ Prehn U. Op. cit. S. 137.
Ссылки
- [www.bbl-digital.de/eintrag// Бём, Макс Хильдеберт] в словаре Baltisches Biographisches Lexikon digital (нем.)
Отрывок, характеризующий Бём, Макс Хильдеберт
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.