Ведерников, Александр Семёнович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Ведерников.
В Википедии есть статьи о других людях с такими же именем и фамилией: Ведерников, Александр.
Александр Семёнович Ведерников
Дата рождения:

23 ноября 1898(1898-11-23)

Место рождения:

Городец Нижегородская губерния

Дата смерти:

21 января 1975(1975-01-21) (76 лет)

Место смерти:

Ленинград

Подданство:

Российская империя Российская империя

Гражданство:

РСФСР РСФСР
СССР СССР

Жанр:

живопись графика

Учёба:

Институт имени Репина

Стиль:

Реализм

Ведерников Александр Семёнович (23 ноября 1898, Городец, Нижегородская губерния Российской империи — 21 января 1975, Ленинград, СССР, похоронен на Богословском кладбище Санкт-Петербурга) — русский советский график, живописец и педагог, член Ленинградского Союза художников[1], представитель ленинградской школы пейзажной живописи.





Биография

Ведерников Александр Семёнович родился 23 ноября 1898 года в Городце Нижегородской губернии.

В 1921—1923 годах учился в Нижегородском художественном техникуме у А. Куприна и А. Фонвизина.

В 1924 году поступил на живописное отделение ленинградского ВХУТЕИНа. Занимался у И. Браза и А. Карева.

В 1927 году оставляет учёбу, в 1928 году получает Справку об окончании четырёх курсов живописного факультета.

В 1954 году защитил диплом на графическом факультете Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина с присвоением звания художника-графика. Дипломная работа — серия акварелей «Пейзажи Ленинграда и Волги»[2].

С 1928 года участвовал в выставках, экспонируя свои работы вместе с произведениями ведущих мастеров изобразительного искусства Ленинграда. В этом же году вошёл в объединение «Круг художников».

С 1932 года был членом Ленинградского Союза советских художников. Писал преимущественно пейзажи, а также натюрморты и интерьеры. Работал в технике акварели, масляной живописи, печатной графики.

Александр Ведерников активно занимался педагогической деятельностью. В 1936—1937 годах работал в Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры в должности доцента архитектурного факультета. В 1936—1960 с перерывами преподавал в Ленинградском инженерно-строительном институте.

А. С. Ведерников принадлежит к художникам,

« объединяемым в нашем представлении понятием „ленинградская школа“. Не повторяя предшественников…мастера „ленинградской школы“ совершили открытие… живописной красоты <Ленинграда>..»

— [3]

.

Александр Ведерников был одним из ведущих представителей ленинградской школы, сложившейся в конце 1920-х — 1930-х гг. Общими характеристиками художников ленинградской школы, включая Ведерникова, считаются: « широкое видение» — широта живописного приёма; принципиальное использование «быстрого письма»; значимость силуэта; использование прозрачных, серебристых и мягких тональных гамм и размытых контуров предметов. Пейзажи, написанные мастерами ленинградской школы, отличались тем, что художники чаще всего писали их не с натуры, а по воспоминанию, а также тем, что писали один и тот же постоянно повторяющийся мотив — обычно, вид из окна. «В большинстве своём пейзажисты ленинградской школы постоянно писали вид из окна своей мастерской… так появились серии…А. С. Ведерникова»[4]. Лучшая часть творческого наследия художника — лиричные пейзажи Ленинграда, часто написанные из окна его дома на Малом проспекте Васильевского острова.

Ведерников Александр Семёнович скончался 21 января 1975 года в Ленинграде на семьдесят седьмом году жизни. Его произведения находятся в Государственном Русском музее, Государственной Третьяковской галерее, в ГМИИ имени А. С. Пушкина, в музеях и частных собраниях в России, Финляндии, Германии, Великобритании, Франции и других странах.

Напишите отзыв о статье "Ведерников, Александр Семёнович"

Примечания

  1. ↑ Справочник членов Ленинградской организации Союза художников РСФСР. — Л: Художник РСФСР, 1972. — с.11.
  2. ↑ Юбилейный Справочник выпускников Санкт-Петербургского академического института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина Российской Академии художеств. 1915—2005. — Санкт Петербург: «Первоцвет», 2007. — с.384.
  3. ↑ Б. Д. Сурис./ Н. Ф. Лапшин. / Страницы памяти. Справочно-мемориальный сборник. Художники Ленинградского Союза советских художников, погибшие в годы Великой Отечественной войны и в блокаду Ленинграда. СПб, 2010. С.138 ; Сурис Б. Д. Просто очень хороший художник // Творчество. 1988. № 12. С. 30.
  4. ↑ См. Владимир Гринберг. М. : Скорпион, 2008. С. 43.

Выставки

Источники

См. также

Отрывок, характеризующий Ведерников, Александр Семёнович

– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Ведерников,_Александр_Семёнович&oldid=80359967»