Вероника Порфирия
| Вероника Порфирия | |||||||||||||||||||||
| Научная классификация | |||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
|
промежуточные ранги
| |||||||||||||||||||||
| Международное научное название | |||||||||||||||||||||
|
Veronica porphyriana Pavlov | |||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||
Веро́ника Порфи́рия (лат. Veronica porphyriana) — многолетнее травянистое растение, вид рода Вероника (Veronica) семейства Подорожниковые (Plantaginaceae).
Содержание
Распространение и экология
Азия: Китай (западная и северная части Джунгарии: бассейн реки Текес, хребет Борохоро, озеро Сайрам, бассейн реки Джергалан, верховья Иртыша), Монголия (крайний северо-запад Монгольского Алтая). На территории бывшего СССР встречается в горах от Памиро-Алая до Алтая, на юго-западе достигает Алайской долины и восточной части Алайского хребта (между Ошем и перевалом Кизил-Арт), восточной части Таласского Алатау и Киргизского хребта; на северо-востоке доходит до Чулышманского нагорья на восточном Алтае.
Растение произрастает в субальпийском поясе гор, по долинам рек часто спускается в средний и даже нижний пояс.
Ботаническое описание
Растение тёмно-зелёное, густо железисто-опушённое, липкое. Корневища довольно длинное, ползучее, деревянистое, длиной 5—8 см, шириной 2—3 мм. Корни тонкие, многочисленные.
Стебли высотой 15—35 см, чаще одиночные, простые, густо покрыты оттопыренными железистыми волосками.
Листья супротивные, иногда верхние очерёдные. Нижние листья сближённые, с черешками длиной 1—2,5 см. Стеблевые листья сидячие, широко эллиптические или продолговато-яйцевидные, длиной 3—6 см, шириной 1,5—2 см, у основания клиновидные, на верхушке туповатые, по краю городчато-зубчатые, снизу густо, сверху рыхло железистоопушенные. Верхние — ланцетные, заострённые.
Кисти цветков верхушечные, колосовидные, густые, плотные, длиной 4—15 см, шириной 1,5—2 см, толстоватые, после цветения тупые на верхушке или коротко заострённые, чаще одиночные. Цветки сидячие или почти сидячие, на очень коротких, цветоножках. Прицветники узко-ланцетные, в полтора раза длиннее цветоножек и чашечки, густо железисто-волосистые. Чашечка почти до основания разделена на ланцетные, заострённые, густо железисто-опушенные доли, длиной 3,5—4 мм, по краю длинно-ресничатые; венчик тёмно-синий, длиной 8—10 мм, до 2/3 разделенный на четыре продолговато-ланцетные, равные или почти равные, заостренные доли. Тычинки не превышают венчик; пыльники синеватые.
Коробочка длиной 3—3,5 мм, обратнояйцевидная, на верхушке едва выемчатая, густо железистоопушенная.
Таксономия
Вид Вероника Порфирия входит в род Вероника (Veronica) семейства Подорожниковые (Plantaginaceae) порядка Ясноткоцветные (Lamiales).
| ещё 21 семейство (согласно Системе APG II) | ещё от 300 до 500 видов | ||||||||||||
| порядок Ясноткоцветные | род Вероника | ||||||||||||
| отдел Цветковые, или Покрытосеменные | семейство Подорожниковые | вид Вероника Порфирия | |||||||||||
| ещё 44 порядка цветковых растений (согласно Системе APG II) |
ещё 90 родов | ||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Вероника Порфирия"
Примечания
- ↑ Об условности указания класса двудольных в качестве вышестоящего таксона для описываемой в данной статье группы растений см. раздел «Системы APG» статьи «Двудольные».
Литература
- Флора СССР : в 30 т. / начато при рук. и под гл. ред. В. Л. Комарова. — М.—Л. : Изд-во АН СССР, 1955. — Т. XXII / ред. тома Б. К. Шишкин, Е. Г. Бобров. — С. 382—383. — 861 с. — 3000 экз.
- Еленевский А. Г. [herba.msu.ru/shipunov/school/sch-ru.htm Систематика и география вероник СССР и прилежащих стран]. — М.: Наука, 1978. — С. 115—116. — 259 с.
Отрывок, характеризующий Вероника Порфирия
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
