Виардо, Луи

Луи Виардо
фр. Louis Viardot
Дата рождения:	31 июля 1800(1800-07-31)
Место рождения:	Дижон Франция
Дата смерти:	5 мая 1883(1883-05-05) (82 года)
Место смерти:	Париж
Гражданство:
Род деятельности:	писатель, искусствовед, переводчик, критик искусств
Язык произведений:	французский

Луи Виардо (фр. Louis Viardot; 31 июля 1800, Дижон — 5 мая 1883, Париж) — французский писатель, искусствовед, критик искусств, театральный деятель. Переводчик, во многом способствовавший развитию русской литературы во Франции.

Биография

После окончания школы прав в Париже, с 1823 года работал сотрудником некоторых либеральных газет. В 1838 году после пожара Итальянского театра в Париже (Salle Favare), Виардо стал директором этого театра вместе с Робером.

В 1840 году женился на знаменитой певице Полине Гарсия. Отказавшись год спустя от руководства театром, Л. Виардо сопровождал свою жену в её артистических путешествиях. Посетив все столицы Европы, он изучал музеи и картинные галереи Италии, Испании, Англии, Бельгии, Германии и России.

В 1841 году основал вместе с Пьером Леру и Жорж Санд социалистическую газету «La Revue Indépendante», которая, просуществовал недолго.

С 1874 года Луи Виардо тяжело болел и уже не выходил из дома.

Творчество

Из его сочинений обращают на себя внимание:

• «Lettres d’un Espagnol» (1831);
• «Essays sur l’histoire des arabes et des maures d’Espagne» (1832);
• «Études sur l’histoire des institutions et de la littérature en Espagne»,
• «Apologie d’un incrédule» (1839) и др.

Автор многих замечательных трудов по искусству. Из них особенного внимания заслуживают:

• «Notices sur les principaux peintres d’Espagne» (1857), сочинение, служащее текстом к собранию гравюр галереи Aguado,
• «Des origines traditionelles de la peinture moderne en Italie» (1840);
• «Merveilles de la peinture» (1870).

Особенного внимания заслуживает большой его труд «Музеи Европы» («Musées d’Europe») (1860) в пяти томах, в котором Виардо соединил сочинения, прежде им написанные и изданные:

• «Музеи Италии» («Musées d’Italie»),
• «Музеи Испании» («Musées d’Espagne»),
• «Музеи Англии, Бельгии, Голландии и России» («Musées d’Angleterre, de Belgique, de Hollande et de Russie»),
• «Музеи Германии» («Musées d’Allemagne»),
• «Музеи Франции» («Musées de France»).

Это монументальное сочинение написано живо и талантливо, с большим знанием дела; из него легко можно извлечь полную систематическую историю пластических искусств. Описывая галереи и музеи, Л. Виардо выбирает произведения наиболее замечательные, классифицирует их, обсуждает их сравнительное достоинство, затем переходит к самому художнику, характеризует его, указывает на его манеру, на его качества и на его недостатки. Строго беспристрастный, автор выдвигает вперед некоторые произведения, прежде мало замечаемые, и указывает на посредственность других, получивших популярность и пользовавшихся незаслуженной славой. К сожалению, его описания слишком кратки и неполны, он дает слишком много места своим личным мнениям и к тому же по временам повторяется. В той части, где он описывает французский музей, он уделил внимание одному лишь Парижу, совершенно не упоминая о провинциальных французских музеях, богатых замечательными сокровищами. Впрочем, независимость мнений Л. Виардо без претензии на непогрешимость имеет и хорошую сторону; он придерживается правила Жан-Жака Руссо: «я не учу, я только излагаю»; к этому он прибавляет: «никто не имеет права в деле искусства считать себя авторитетом; можно лишь иметь более или менее определенное мнение».

Работая в музеях, Л. Виардо много переводил, в особенности, с испанского (его перевод «Дон-Кихота» считается во Франции «классическим») и впоследствии с русского языка.

Кроме многочисленных переводов с итальянского, много переводил с русского с помощью И. С. Тургенева. Он первым перевел на французский «Тараса Бульбу» и другие произведения Гоголя, многие рассказы Тургенева; «Капитанскую дочку» и драматические произведения Пушкина.

Семья

Знакомство Луи и Полины состоялось благодаря Жорж Санд. 16 апреля 1840 года в Париже они поженились, а спустя два месяца Полина Виардо писала Жорж Санд из Рима: «Как вы мне и обещали, я нашла в Луи возвышенный ум, глубокую душу и благородный характер… Прекрасные качества для мужа, но достаточно ли этого?» Много лет спустя певица признавалась своему другу Рицу, что её сердце «немного устало от изъявлений любви, разделить которую она не может».

Муж был полной противоположностью темпераментной Полине. Едва ли этот брак можно было назвать счастливым. Луи любил жену и относился с уважением к её личности, не докучая ревностью. Но даже расположенная к нему Жорж Санд находила его «унылым, как ночной колпак», и записала в дневнике, что Полина любила мужа «без гроз и без страсти».

В браке с Полиной Виардо-Гарсиа родились дочери Луиза-Полина (1841), Клоди (1852), Марианна (1854), в 1857 году — сын Луи (Согласно некоторым сообщениям (твёрдым сторонником этой версии был, в частности, Евгений Семёнов), отцом Поля был Иван Сергеевич Тургенев).

Тургенев и Виардо

В начале 1840-х годов в Санкт-Петербурге возникла идея создать постоянный итальянский театр, был подписан контракт с Полиной Виардо, хотя в северной столице её почти не знали. Однако уже первое её выступление в роли Розины в «Севильском цирюльнике» потрясло русских меломанов. Рукоплесканиям и вызовам не было конца. Среди восторженной публики находился и 25-летний Иван Тургенев.

Осенью 1843 года во время гастролей в Санкт-Петербурге семья Виардо познакомилась с И. С. Тургеневым. Когда гастроли певицы закончились, Тургенев вместе с семейством Виардо уехал в Париж.

В начале 1860-х годов семья Виардо поселилась в Баден-Бадене, а с ними и Тургенев («Villa Tourgueneff»). Благодаря семейству Виардо и Ивану Тургеневу их вилла стала интереснейшим музыкально-артистическим центром. Война 1870 года вынудила семью Виардо покинуть Германию и переселиться в Париж, куда переехал и писатель.

Любовь Тургенева к Полине Виардо, привела с тому, что он 20 лет жил с ним в одном доме, «на краю чужого гнезда», как говорил он сам.

Истинный характер отношений Полины Виардо и Тургенева до сих пор является предметом дискуссий. Существует мнение, что после того как Луи Виардо был парализован в результате инсульта, Полина и Тургенев фактически вступили в супружеские отношения. Луи Виардо был старше Полины на двадцать лет, он умер в один год с И. С. Тургеневым.

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

• [www.inha.fr/fr/ressources/publications/dictionnaire-critique-des-historiens-de-l-art/viardot-louis.html?article2562 Louis Viardot]  (фр.)

Отрывок, характеризующий Виардо, Луи

– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.