Кудирка, Винцас

Винцас Кудирка
Vincas Kudirka
Портрет на банкноте 500 литов (2000)
Псевдонимы:	V. Kapsas, Paežerių Vincas, Perkūnas
Место рождения:	Паэжеряй (ныне Вилкавишский район)
Место смерти:	Владиславов, ныне Шакяйский район, Литва
Гражданство:	Российская империя
Род деятельности:	прозаик, поэт, литературный критик, композитор,публицист

Ви́нцас Куди́рка (лит. Vincas Kudirka; 19 [31] декабря 1858, Паэжеряй, Царство Польское (ныне Вилкавишский район) — 4 [16] ноября 1899, Владиславов) — литовский композитор, врач, прозаик, критик, публицист, переводчик, поэт, автор литовского государственного гимна «Национальная песнь», врач по образованию.

Биография

Учился в начальной школе в деревне Паэжеряй, затем с 1871 в Мариямпольской гимназии, откуда ушёл по настоянию отца и поступил в духовную семинарию в Сейнах. В семинарии проучился два года и был исключён за «отсутствием призвания». Учился в Варшавском университете на историко-филологическом, затем медицинском факультетах. В 1888 году организовал патриотическое общество литовцев-студентов «Литва».

В 1889 году общество начало издавать журнал «Варпас» („Varpas“, «Колокол»), в котором Кудирка играл роль редактора, корректора, администратора, ведущего сотрудника. Принимал активное участие в деятельности I Пролетариата.

В 1890—1894 годах работал врачом в Шакяй. С 1887 года жил во Владиславове (ныне Кудиркос-Науместис), где и умер.

Творчество

Дебютировал в 1885 году басней «Почему евреи не едят свинины» в газете «Аушра». Автор десятка оригинальных стихотворений, также подражаний и переводов. Писал сатиры, публицистические статьи; издал два сборника народных песен. Переводил Байрона, Адама Мицкевича, Юлиуша Словацкого, Адама Асныка, Шиллера. Пользовался несколькими псевдонимами и криптонимами (Vincas Kapsas, Paežerių Vincas, Perkūnas, P. Vincas, Varpas, Q. D., K., V. K.). Важнейшее его произведение — «Национальная песнь», ставшая государственным гимном Литвы.

Память

Имя Винцаса Кудирки носит одна из улиц Вильнюса. В конце 2007 года именем Винцаса Кудирки была названа одна из главных площадей Вильнюса (ранее площадь Савивальдибес, Savivaldybės aikštė, прежде — площадь Черняховского, до Второй мировой войны площадь Элизы Ожешко), примыкающая к проспекту Гедимина. В центре площади Винцо Кудиркос воздвигнут монумент (скульптор Арунас Сакалаускас, архитектор Ричардас Криштапавичюс), торжественно открытый 5 июля 2009 года .

Ссылки

• [anthology.lms.lt/texts/22/autor.html Vincas Kudirka in the Lituanian Classic Literature]
• [www.spaudos.lt/Knygnesiai/V_Kudirka.htm Knygnešys Vincas Kudirka]  (лит.)

Отрывок, характеризующий Кудирка, Винцас

Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!