Владимир (Пищулин)

Иеромонах Владимир (в миру Владимир Фёдорович Пищулин; 6 июля 1889, Кострома — 10 февраля 1938, Симферополь) — иеромонах Русской православной церкви. В 1925—1926 годы был обновленческим епископом.

Причислен к лику святых Русской православной церкви в 2000.

Молодые годы

Родился в дворянской семье. Окончил гимназию в Витебске, историко-филологический факультет Петербургского университета (1914). Преподавал историю в гимназии, читал лекции по психологии в Народном университете. В 1917 являлся членом кадетской партии и секретарём её Витебского губернского комитета.

Священник

Был близким другом и однокашником протоиерея Александра Введенского.

С 24 декабря 1919 года — диакон, с 1 января 1920 года — иерей. Служил вместе с Введенским в петроградском храме святых Захария и Елисаветы, одновременно был настоятелем церкви святого Николая в Доме слепых на Моховой улице. Являлся членом Дома учёных, членом философского общества, ассистентом кафедры христианской педагогики Петроградского богословского Института.

Деятель обновленческого движения

Вместе с Введенским (ставшим обновленческим митрополитом) принимал активное участие в обновленческом движении, был одним из наиболее идейных его представителей. Его независимая позиция вызывала раздражение властей. Уже 31 мая 1922 он был арестован в обвинению в участии в «нелегальной группе», а в сентябре того же года был выслан в Оренбург как «крайне неблагонадёжный в политическом отношении».

В 1924 году вернулся в Ленинград, где 9 декабря был пострижен обновленцами в рясофор и возведён в сан архимандрита. С 8 марта 1925 года — епископ Охтенский, викарий Ленинградской митрополии. Участвовал в обновленческом Соборе 1925. Преподавал догматическое богословие в Ленинградском богословском институте. В ноябре 1925 назначен обновленческим епископом Псковским, но от назначения отказался и ушёл на покой.

Жизнь после ухода от обновленцев

14 августа 1926 в ленинградской церкви Спаса на Водах был принят в общение с Православной Церковью в сане иеромонаха. Свом уходом от обновленцев нанёс сильный удар их движению. Видный участник интеллектуальной жизни Ленинграда второй половины 1920-х годов, открыто полемизировал с Введенским, активно боролся с обновленчеством. Входил в состав кружка (братства) Серафима Саровского, организованного И. М. Андреевским.

7 апреля 1928 вместе с другими членами кружка был арестован, в октябре того же года приговорён к заключению в Соловецком лагере особого назначения, затем был выслан в Казахстан на три года. Некоторое время жил в городе Мелекессе, где общался с епископом Вениамином (Троицким).

Жизнь в Крыму

В 1934 переехал к родственникам в Симферополь, в 1935—1937 работал в библиотеке педагогического института, затем был уволен, зарабатывал на жизнь уроками иностранных языков. В Симферополе общался со своими единомышленниками — несколькими представителями местной интеллигенции.

Последний арест и мученическая кончина

5 июля 1937 года арестован по доносу одного из своих дальних родственников, находился в городской тюрьме Симферополя. Был обвинён в контрреволюционной агитации, виновным себя не признал. На следствии заявил:

Врагом Советской власти я не являюсь, хотя по некоторым вопросам политики Советской власти я стою на резко отрицательных позициях, то есть я являюсь противником антихристианской политики Советской власти, а равно и материализма, как отрицающего идею религии… Я заявляю, что смешно и глупо говорить о демократии и свободе, когда самая основа всякой общественной и индивидуальной жизни скована цепями.

10 декабря 1937 года тройкой УНКВД Крымской АССР был приговорён к расстрелу и спустя два месяца расстрелян.

Канонизация

В 1997 году причислен к лику местночтимых святых Крымской епархии Священным Синодом Украинской православной церкви.

Прославлен к общецерковному почитанию Архиерейским собором Русской православной церкви в августе 2000 года. Память 28 января (10 февраля).

Библиография

• Доненко Н. Н., протоиерей Претерпевшие до конца: Священнослужители Крымской епархии 30-х годов. Симферополь, 1997. С.41-47.
• [www.pravenc.ru/text/159028.html Православная энциклопедия. Т. 8. М., 2004. С. 645—646.]

Ссылки

• [www.vitebsk.orthodoxy.ru/martyros/newmartyr/pischulin.shtml Биография]
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_5193 Биография]
• [orthodox.spbu.ru/zastupniki.htm Биография]

Отрывок, характеризующий Владимир (Пищулин)

– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.