Восстание Наливайко

Восстание Наливайко 1594—1596 гг. — восстание казачества и крестьянства на территории нынешних Украины и Белоруссии. Крестьянства под предводительством Северина Наливайко и казачества под предводительством Григория Лободы против власти Речи Посполитой.

Ход восстания

В июне 1594 года после возвращения с отрядом казаков из похода в Молдавию против турок, Северин Наливайко призвал запорожцев выступить против польского владычества на русских землях Речи Посполитой. К повстанцам присоединился отряд казаков, возглавляемых Григорием Лободой. В октябре повстанческое движение охватило всю Брацлавщину, Киевщину и Волынь. Казацкое войско, насчитывавшее 12 тысяч человек, захватило Киев, Гусятин, Канев, Бар, Луцк и другие города. Осенью 1595 года повстанцы двинулись на Волынь. Баркулабовская летопись сообщает, что в ноябре 1595 года отрядами Наливайко был захвачен Могилёв, множество зданий было разрушено, многие жители убиты. В конце 1595 года и в начале 1596 года антипольское движение вспыхнуло также в Подолье и частично в Галиции. В Белоруссию на помощь восставшим двинулся казацкий отряд во главе с гетманом Матвеем Шаулой.

В декабре 1595 года польское правительство направило на подавление восстания войска под командованием Станислава Жолкевского. В конце января 1596 года Наливайко с небольшим отрядом в 1500 человек отступил на Волынь, а оттуда в Белую Церковь. Там отряды Наливайко, Шаулы и Лободы соединились и в битве под Белой Церковью разбили передовые части шляхетского войска. В урочище Острый Камень около Триполья днём позже состоялась ещё одна битва. После неё повстанцы отступили к Лубнам, однако путь к дальнейшему отступлению был отрезан новыми хоругвями Короны.

Весной 1596 года повстанцы оказались окружёнными превосходящими силами польского войска. Завязалось сражение, получившее известность под именем Солоницкий бой. После почти двухнедельной обороны казаков Жолкевский пообещал реестровцам, возглавляемым Григорием Лободой, амнистию в случае сложения оружия. Узнав о переговорах казацкой старшины с Жолкевским, повстанцы заподозрили Лободу в измене и убили его. Позже часть старшины 28 мая 1596 схватила Наливайко, Шаулу и других предводителей восстания и выдала их полякам. Во время переговоров польское войско внезапно напало на казацкий лагерь. Тысячи повстанцев вместе с жёнами и детьми были убиты. Лишь небольшой отряд казаков во главе с К. Кремпским сумел вырваться из окружения и отступить на Запорожье. Наливайко и шестеро других предводителей восстания были отправлены в Варшаву, где они 11 апреля 1597 года после жестоких мучений были казнены.

См. также

• Белоцерковское городское восстание (1589)

Литература

• Справочник по истории Украины. — 2-е издание. — Киев, 2001.

Ссылки

• [ukrainainkognita.org.ua/Ukr/Istoria/nalyvaiko/nal_ukr.htm Подробно о восстании Наливайко на сайте Украина Инкогнита]  (укр.)
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Ukraine/XVI/1580-1600/Briefe_Radzivill_1595/text.htm К истории движения Наливайко] на сайте Vostlit.info

Отрывок, характеризующий Восстание Наливайко

– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.