Всеобщая конфедерация итальянской промышленности

Всеобщая конфедерация итальянской промышленности (Конфиндустрия) Confederazione generale dell'industria italiana (Confindustria)
Дата основания	15 мая 1910
Тип	Организация промышленников
Президент	Винченцо Бочча
Рим
Официальный сайт	www.confindustria.it

Всеобщая конфедерация итальянской промышленности, сокращённо Конфиндустрия (итал. Confederazione generale dell'industria italiana, Confindustria) — основная организация, защищающая интересы предпринимателей в сферах промышленности и услуг, которая объединяет на добровольной основе около 150 000 компаний, в числе которых представлены банки, а с 1993 года — также акционерные общества, с общим числом занятых более 5 млн человек.

История

Конфиндустрия основана 5 мая 1910 года с штаб-квартирой в Турине, а с 1919 года — в Риме, с целью отстаивания интересов промышленных акционерных обществ в отношениях с профсоюзами. Её президент Данте Феррарис в 1919 году был назначен министром промышленности в правительстве Нитти. Отношение Конфиндустрии к фашистскому режиму было неоднозначным. С одной стороны, предприниматели одобрили прекращение забастовок и насилия так называемого «красного двухлетия» 1920—1922 годов, с другой — осуждали беззакония фашистских отрядов. В 1924 году после похищения и убийства фашистами парламентария-социалиста Джакомо Маттеотти Конфиндустрия направила меморандум на имя Муссолини с требованием восстановить порядок и конституционную законность. Тем не менее, уже в 1925 году Конфиндустрия признала с оговорками официальные фашистские профсоюзы. В годы мирового экономического кризиса многие итальянские предприятия были спасены от краха созданным в 1933 году Институтом промышленного восстановления (Istituto per la Ricostruzione Industriale). Государство выкупило многие предприятия и проводило экономическую политику автаркии, обеспечив ряду итальянских производителей монопольное положение на рынке.

В ноябре 1925 года Конфиндустрия приняла официальное наименование Всеобщая фашистская конфедерация итальянской промышленности (Confederazione generale fascista dell'industria italiana), а в 1926 году тогдашний президент ассоциации Антонио Стефано Бенни и секретарь Джино Оливетти вступили в Национальную фашистскую партию и вошли в Большой фашистский совет. В 1934—1943 годах президентом Конфиндустрии являлся член Фашистской партии Джузеппе Вольпи.

В первые послевоенные годы Конфиндустрия не смогла, в отличие от профсоюзов, установить прямые связи с политическими партиями, помимо христианских демократов, ввиду их антикоммунизма и постоянного участия в правительствах. Однако, эта партия имела и ряд собственных задач, не всегда отвечающих интересам предпринимателей, и искала альтернативные источники финансирования, вследствие чего Конфиндустрия установила непосредственные контакты с Министерством торговли и промышленности. Значительное влияние на политику организации оказал её президент в 1945—1955 и 1966—1970 годах генуэзский промышленник Анджело Коста, который поддерживал практику переговоров с профсоюзами и политику открытия рынков, вопреки позиции многих членов ассоциации, представлявших наиболее защищённые отрасли индустрии; Конфиндустрия поддержала вступление Италии в Европейское экономическое сообщество на основании Римского договора 1957 года. В годы экономического бума происходило развитие крупных предприятий, сопровождавшееся, тем не менее, вмешательством властей во внутренние дела организации в ходе конфликта с лево-центристским правительством. После «холодной осени» в 1970-е годы произошла так называемая «реформа Пирелли», направленная на расширение влияния местных структур в руководстве Конфиндустрии, а в 1975 году было подписано соглашение с профсоюзами об индексировании заработной платы. В 1976 году президентом организации впервые стал человек, не занимавшийся частным предпринимательством — бывший управляющий Банка Италии Гвидо Карли, которому помогал известный экономист Паоло Савона.

В 2000—2004 годах президентом Конфиндустрии являлся единомышленник Берлускони южанин Антонио Д’Амато, избранный вопреки мнению возглавляемой FIAT коалиции крупных северных компаний. Он был убеждён в необходимости сокращения внешнего вмешательства в дела бизнеса и снижения роли трёхсторонних соглашений (предпринимателей, профсоюзов и государства), поскольку экономический успех предприятий выгоден всем сторонам.

В 2012 году в борьбе за пост президента Конфиндустрии сошлись Джорджо Скуинци и Альберто Бомбассеи, которых наблюдатели считали антагонистами: Скуинци отличался большим патернализмом в отношении персонала и в сравнении со своим противником пользовался большей популярностью среди рабочих, а Бомбассеи обещал реформу управления Конфиндустрии. Победителем из схватки вышел Скуинци.

Печатным органом Конфиндустрии является ежедневная газета Il Sole 24 ORE.

Организационная структура

Организацию возглавляет президент, избираемый на три года. Кроме того, имеются 11 вице-президентов, наделённых оперативными полномочиями. Генеральная дирекция координирует деятельность всех подразделений, с 2012 года директором является Марчелла Пануччи. Конфиндустрия включает 24 федерации, которые в свою очередь делятся на ассоциации по категориям, дабы представлять и согласовывать общие интересы. В территориальном отношении организация состоит из 16 региональных Конфиндустрий и 98 территориальных ассоциаций.

Президенты

• 1910—1913 Луис Боннефон Крапонне (it:Louis Bonnefon Craponne)
• 1913—1918 Фердинандо Бокка (it:Ferdinando Bocca)
• 1918—1919 Данте Феррарис (it:Dante Ferraris)
• 1919 — Джованни Пирелли
• 1919—1920 Джованни Сильвестри (it:Giovanni Silvestri)
• 1920—1921 Конти ди Верампио (it:Ettore Conti di Verampio)
• 1922—1923 Раймондо Тарджетти (it:Raimondo Targetti)
• 1923—1934 Антонио Стефано Бенни (it:Antonio Stefano Benni)
• 1934 Альберто Пирелли (Alberto Pirelli)
• 1934—1943 Джузеппе Вольпи
• 1943 —Джованни Балелла (it:Giovanni Balella)
• 1943 — Джузеппе Мадзини (Giuseppe Mazzini)
• 1944—1945 Фабио Фриджери (Fabio Friggeri)
• 1945—1955 Анджело Коста (it:Angelo Costa)
• 1955—1961 Алигьеро Де Микели (Alighiero De Micheli)
• 1961—1966 Фурио Киконья (it:Furio Cicogna)
• 1966—1970 Анджело Коста (it:Angelo Costa)
• 1970—1974 Ренато Ломбарди (Renato Lombardi)
• 1974—1976 Джанни Аньелли
• 1976—1980 Гвидо Карли (it:Guido Carli)
• 1980—1984 Витторио Мерлони
• 1984—1988 Луиджи Луккини (it:Luigi Lucchini)
• 1988—1992 Пининфарина, Серджио
• 1992—1996 Луиджи Абете (it:Luigi Abete)
• 1996—2000 Григорио Фосса (it:Giorgio Fossa)
• 2000—2004 Антонио Д’Амато (it:Antonio D'Amato)
• 2004—2008 Лука Кордеро ди Монтедземоло
• 2008—2012 Эмма Марчегалья (it:Emma Marcegaglia)
• 2012—2016 Джорджо Скуинци (it:Giorgio Squinzi)
• c 2016 — Винченцо Бочча (it:Vincenzo Boccia)

Литература

• Astone F. Il partito dei padroni. Come Confindustria e la casta economica comandano in Italia. — Longanesi, 2010. — 383 p. — ISBN 978-88-3042-721-1.
• Bamber G. J., Lansbury R. D., Wailes N. [books.google.ru/books?id=D85bMeFIxgcC&pg=PA155&dq=confindustria&hl=ru&sa=X&ei=20qGUouTOsSK4AT9vIDIAg&ved=0CC8Q6AEwAA#v=onepage&q=confindustria&f=false International and Comparative Employment Relations]. — SAGE, 2004. — 454 p. — ISBN 978-14-1290-125-3.
• Gilbert M., Nilsson R. K. [books.google.ru/books?id=XQCyAAAAQBAJ&pg=PA108&dq=confindustria&hl=ru&sa=X&ei=4qyFUoGEK6qR5ASe9YHgDw&ved=0CGIQ6AEwBzgK#v=onepage&q=confindustria&f=false Historical Dictionary of Modern Italy]. — Scarecrow Press, 2007. — P. 107-109. — 552 p. — ISBN 978-08-1086-428-3.
• Guarnieri C., Newell J., Istituto Carlo Cattaneo. [books.google.ru/books?id=B-JpMkHZtVIC&pg=PA223&dq=Quo+Vadis?+confindustria+2005&hl=ru&sa=X&ei=IXrNUqPmGIiM4wTks4GoBg&ved=0CC8Q6AEwAA#v=onepage&q=Quo%20Vadis%3F%20confindustria%202005&f=false Quo Vadis?]. — Berghahn Books, 2005. — 317 p. — ISBN 978-18-4545-137-0.
• Newell J. L., Newell J. [books.google.ru/books?id=gJQP0WUt5Z0C&pg=PA184&dq=confindustria&hl=ru&sa=X&ei=20qGUouTOsSK4AT9vIDIAg&ved=0CEMQ6AEwAw#v=onepage&q=confindustria&f=false The Politics of Italy: Governance in a Normal Country]. — Cambridge University Press, 2010. — 385 p. — ISBN 978-05-2184-070-5.

Ссылки

• [www.confindustria.it Sito ufficiale di Confindustria]
• [www.confindustriadigitale.it Sito ufficiale di Confindustria digitale]
• Подборка аудио-видеоматериалов о [www.radioradicale.it/organizzatori/confindustria Confindustria] на сайте Radio Radicale

Отрывок, характеризующий Всеобщая конфедерация итальянской промышленности

– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.