Вучаренье

Вучаренье (серб. вучарење, вучари, проси на влчину, от сербского вук «волк») — южнославянский обряд обхода мужчинами-вучарами домов с чучелом убитого волка, с приветствием хозяев, за что хозяева одаривают их. Иногда совершается ряжеными. Ритуал призван защитить деревенский скот от хищников.

Обряд

Обряд распространён в Сербии, среди сербского населения Боснии, Хорватии, Косово, а также в Черногории и Македонии.

Обход совершался зимой, когда убивали волка, резавшего скот. Иногда волка старались убить в мясоед, чтобы совершить ритуал на масленицу. Часто с вучаром, убившим волка ходили его товарищи и носили набитое пенькой чучело убитого волка, насаженное на палку. При этом обычно исполнялась речитативом просьба о подношениях:

Оригинал Домаћине, газдо моj, Ево вука пред твоj дом, Гони вука од куће, Ниje добар код купе. Подаj вуку сланнне, Да не слази с планине, Подаj вуку сочице, Да не коље овчице, Подао вуку вунице, Да не коље jуннце, Подаj вуку свашта доста, Да не коље око моста.

Перевод с серб. Хозяин, хозяин мой, Вот волк в твоем доме. Гони волка из дома, Плохо, когда он в доме. Дай волку сала, Чтобы он не сходил с гор, Дай волку соли, Чтобы он не задрал овец, Дай волку шерсти, Чтобы он не задрал телок, Дай волку всего вдоволь, Чтобы он не задрал около моста.

Литература

1. Плотникова А. А. [www.promacedonia.org/ap2/ap_3_1.htm Этнолингвистическая география Южной Славии]. — М.: Индрик, 2004. — 768 с. — ISBN 5-85759-287-9.
2. Вучары / Толстой Н. И.  // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 1995. — Т. 1: А (Август) — Г (Гусь). — С. 460—461. — ISBN 5-7133-0704-2.
3. Толстой Н. И. Вучары // [www.inslav.ru/images/stories/pdf/1995_tolstoj.djvu Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике]. — М.: Индрик, 1995. — С. 123–134. — 512 с. — (Традиционная духовная культура славян. Современные исследования). — ISBN 5-85759-025-6.

Отрывок, характеризующий Вучаренье

– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.