Додола

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Додола, Пеперуда — в балканской традиции весенне-летний обряд вызывания дождя, а также центральный персонаж или участник этого обряда. Название додола (и близкие ему дудула, додулица, додолаш, гойголе, ваjдодуле и т. п.) характерно для сербских, западно-болгарских и ряда македонских областей, тогда как в Хорватии (Далмация, Приморье, Жумберак, Крижевцы) название обряда и его участников — prporusee, preperuse, barbarusa, pepeluše. На большей части болгарской территории, а также в македонских и восточно-сербских регионах распространено название пеперуда (пеперуна, пеперуга, пемперуга, перперуна, преперуна и т. п.), в Румынии — paparuda, păpăluga. Обряд известен также в Греции и Албании[1].





Название

Название обряда Додола связано с южнославянскими песенными зачинами и рефренами исполняемых во время обряда (серб. «Oj додо, oj додоле»; з.-болг. «Ой, додуле, дай Боже, дож!»); а болг. пеперуда «бабочка» — к песне, связанной с полетом бабочки, просящей Бога дождь («Пеперуда лятала / как са й Бога молила / Дай ми, боже, дребен дъж...»).

Древний смысл названий додола/пеперуда/прпоруши связывает их с именами бога-громовержца, его действиями или эпитетами (ср. лит. dundulis — раскаты грома, латыш. dūdina Pērkuonins — громыхает громом).

Обряд

Центральный персонаж обряда — обычно увитая зеленью девочка-сирота, девушка, ребёнок, родившийся после смерти отца, последний ребёнок-девочка у матери (если мать впоследствии родит ещё одного ребёнка, в селе ожидаются большие несчастья), реже — мальчик. Участники обряда обходят сельские дома. После исполнения обрядовой песни и танца перед домом хозяева окатывают основную участницу водой. Имитируя дождь, иногда обливали через решето или сито, при этом «Додола» вертится, чтобы разбрызгать вокруг себя побольше воды.

Затем хозяева одаривают исполнителей. Собранные подарки и продукты участники процессии делят между собой (большую долю получает ребёнок-сирота); обычно устраивается совместная трапеза.

Обряд исполняется во время засухи, в основном в период от Юрия до Петрова дня (Сербия), между Пасхой и Троицей (Румыния, Болгария), в Ильин день (Греция)[2]. В селах северо-восточной Болгарии обычай может сочетаться с обрядом Германа. В некоторых областях он приурочен к определенному празднику, например, — «Рани-поле», следующему дню после дня св. Георгия. В западных областях юго-славянского ареала участники обряда — преимущественно неженатые парни; в восточных — девушки и девочки.

В сербских и западно-болгарских областях в обряде зафиксировано ношение, волочение креста, что сближает Додолу с другим обрядом вызывания дождя: серб. крестоноше, литиjе, болг. кръсти. В северо-хорватских областях элементы ритуала (обливание водой украшенного зеленью участника) обнаруживаются в обряде Зелёный Юрий, на Косово процессия доjдолице включает черты известного у южных славян обхода краљице: выделяются два персонажа — «невеста» и «парень», который несёт «знамя» из красной ткани с яблоком и полотенцем на конце древка[3].

Сравнительный анализ до-дольских песен и ритуалов позволяет предположить, что Додола первоначально изображала жену громовержца, а окружение главной героини — её жриц[4].

См. также

Напишите отзыв о статье "Додола"

Примечания

  1. Плотникова, 1999, с. 100.
  2. [dreamworlds.ru/intersnosti/75407-obryady-vyzova-dozhdya-i-obryadovoe-kupanie-v-obychayax-zarubezhnoj-evropy.html Dream worlds]
  3. Плотникова, 1999, с. 100—101.
  4. Иванов, Топоров, 1987, с. 391.

Литература

Ссылки

  • [mail.geobiz.net/sr-www/bg50es%20bg.html Обичаят Дудул (Пеперуда)]  (болг.)
  • [portal.ihist.bas.bg/bg_BG/objects/295-обичаи-за-дъжд-герман-и-пеперуда-от-плевенско,-разградско-и-родопите-(кърджалийско).html Обичаи за дъжд Герман и Пеперуда от Плевенско, Разградско и Родопите (Кърджалийско)]  (болг.)

Отрывок, характеризующий Додола

Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.