Принцип, Гаврило

Гаврило Принцип

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Гаври́ло При́нцип (25 июля 1894 — 28 апреля 1918) — сербско-боснийский революционер-националист, член тайной организации Млада Босна, получивший известность тем, что 28 июня 1914 года в Сараево застрелил австро-венгерского престолонаследника эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену Софию, что послужило поводом к началу Первой мировой войны.

Биография

Принцип, боснийский серб, родился в Обляе (серб. Обљај), в Боснии. Босния и Герцеговина была оккупирована Австро-Венгрией с 1878 года, и была официально аннексирована в 1908 году. Принцип учился в гимназиях Тузлы и Сараева, а в 1912 году Гаврило Принцип переехал в Белград, где вступил в революционную организацию «Млада Босна», боровшуюся против оккупационного режима.

История убийства

28 июня 1914 года эрцгерцог Франц Фердинанд приехал в Сараево по приглашению генерала Оскара Потиорека, чтобы наблюдать за манёврами. Франц Фердинанд был умеренным австрийским политиком, сторонником автономии для боснийцев, и уже этим сильно раздражал экстремистов из «Молодой Боснии».

«Млада Босна» решила убить Фердинанда. Убийство было поручено группе из шести заговорщиков, по крайней мере трое из них, в том числе Принцип, были больны туберкулёзом — в то время смертельное и неизлечимое заболевание. Интересно, что Франц Фердинанд тоже был болен туберкулёзом.

Незадолго до 10 утра в воскресенье чета прибыла в Сараево на поезде. В 10.10 кортеж из шести машин (Франц Фердинанд с женой ехали во второй, вместе с Потиореком), приветствуемый толпами народа, миновал центральное отделение полиции. Там их ждали заговорщики.

Неделько Чабринович (серб. Недељко Чабриновић) бросил гранату, но промахнулся. Осколками был убит шофёр третьей машины и ранены её пассажиры, а также полицейский и прохожие из толпы. Чабринович проглотил заранее полученный им яд (цианистый калий), но его только вырвало. Возможно, вместо цианистого калия ему дали какой-то более слабый яд. Он прыгнул в реку, но уже в реке был схвачен, жестоко избит и передан в руки австрийцев. Другие заговорщики не смогли ничего сделать из-за заслонившей машину толпы народа. Покушение как будто провалилось.

Франц Фердинанд поехал в городскую ратушу. Автомобили проехали мимо Принципа. Но потому ли, что они теперь неслись быстро, или оттого, что, услышав гул взрыва, он счёл дело законченным, Принцип поступил так же, как Мехмедбашич и Кубрилович: он не воспользовался ни бомбой, ни револьвером.

В ратуше ещё ничего не знали о покушении. Бургомистр-мусульманин начал было цветистую приветственную речь. Эрцгерцог резко его оборвал: «Довольно глупостей! Мы приехали сюда как гости, а нас встречают бомбами! Какая низость!» Правда, тут же осёкся и сказал бургомистру: «Хорошо, говорите вашу речь…» Приветственная речь была сказана, эрцгерцог произнёс ответное слово. После чтения речей один из придворных эрцгерцогской свиты, барон Морсе (Morsey), предложил Потиореку разогнать с улиц толпы, чтобы обезопасить эрцгерцога на пути в госпиталь, где он собирался навестить раненого графа Мериции, и в музей Сараево. В ответ Потиорек сказал «Вы думаете, что Сараево кишит убийцами?», и Франц Фердинанд решил поехать в больницу навестить раненных при покушении. Софи настояла на том, чтобы ехать с ним. Ехать решили по боковой набережной Аппель (Appel). Потиорек забыл сообщить шофёру Францу Урбану об изменении маршрута. Шофёр повернул на улицу Франца Иосифа. Только на углу названной улицы генерал Потиорек вдруг заметил ошибку. Он схватил шофёра за плечо и закричал: «Стой! Куда едешь? По набережной!». Шофёр быстро затормозил, наскочив на выступ тротуара, и начал медленно разворачивать машину. По странному совпадению там оказался Гаврило Принцип, выходивший из магазина Морица Шиллера.

Он подбежал к машине, выхватил браунинг и, как циничный и опытный киллер, с ходу выстрелил Софи в живот, а когда Франц Фердинанд (сидевший впереди супруги) повернулся, прицелился и выстрелил ему в шею. Как и Чабринович, он попытался отравиться, и его вырвало. Затем он попытался застрелиться, но набежавшие люди отобрали у него пистолет. Как и Чабриновича, его избили — так жестоко, что в тюрьме ему пришлось ампутировать руку. По другой версии, маршрут не изменяли, а шофёр первой машины помогал заговорщикам.

Фердинанд и его жена были перевезены в резиденцию губернатора, где они умерли не более чем через час после выстрелов.

Все шестеро заговорщиков были арестованы. Они отказывались отвечать на вопросы следователей, только один из них (вероятно, Данило Илич), всё же раскрыл все детали, в том числе заявил, что оружие было предоставлено сербским правительством.

Принципа не могли приговорить к смертной казни, поскольку ему было только 19 лет, и по австро-венгерским законам он был несовершеннолетним. Он был приговорён к максимально возможному сроку — 20 годам тюремного заключения. Он содержался в тюрьме в тяжёлых условиях и умер от туберкулёза 28 апреля 1918 года в Терезинштадте (ныне Терезин, Чехия; впоследствии тюрьма использовалась как концентрационный лагерь в годы Второй мировой войны). Остальные заговорщики, кроме Данило Илича, тоже были приговорены к длительным срокам тюремного заключения. Данило Илич и ещё два террориста — Велько Кубрилович и Мишко Йованович — были повешены 3 февраля 1915 года.

Австро-Венгрия предъявила Сербии унизительный Июльский ультиматум. Сербия согласилась со всеми условиями последнего, кроме права представителей австрийского правительства участвовать в расследовании инцидента. Австро-Венгрия обвинила Сербию в неискренности и объявила ей войну, что послужило толчком к началу Первой мировой войны. Одним из последствий Первой мировой войны стал распад Австро-Венгерской империи. Это произошло через шесть месяцев после смерти Гаврилы Принципа.

Память

В честь Гаврилы Принципа названы улицы в столице Сербии Белграде (улица Гаврила Принципа), сербском городе Ниш и даже в городе Бар в Черногории, хотя именно Черногория в результате Первой мировой войны потеряла независимость.

В июне 2014 года, к 100-летней годовщине сараевского убийства, в Источно-Сараеве в Республике Сербской в составе Боснии и Герцеговины поставили памятник Гавриле Принципу. Присутствовавший на церемонии открытия президент Республики Сербской Милорад Додик заявил, что сербы гордятся предками, боровшимися за сохранение своей идентичности. Большую популярность он получил у властей Сербии — в 2015 году президент страны Томислав Николич открыл ему памятник в Белграде, заявив, что «Гаврило Принцип был героем, он был символом идеи освобождения».

Литература

• Драго Љубибратић Гаврило Принцип, Нолит, Белград 1969.
• Vladimir Dedijer La route de Sarajevo, Gallimard, Paris 1969.  (фр.)
• Michèle Savary La vie et mort de Gavrilo Princip, L’Age d’Homme 2004.  (фр.)
• Dušan T. Bataković Histoire du peuple serbe, Lausanne, L’Age d’Homme 2005.  (фр.)

Ссылки

• [sandinist.livejournal.com/142343.html Марк Алданов о Гаврило Принципе (из очерка «Сараевское убийство»)]

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Принцип, Гаврило

M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.