Ганима

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сура Аль-Анфаль [koran.islamnews.ru/?syra=8&ayts=1&aytp=1&=on&orig=on&original=og1&dictor=8&s= 8:1] ( перевод Э. Кулиева)

Они спрашивают тебя о трофеях. Скажи: «Трофеи принадлежат Аллаху и Посланнику». Побойтесь же Аллаха и урегулируйте разно- гласия между собой. Повинуйтесь Аллаху и Его Посланнику, если вы являетесь верующими.

Гани́ма (араб. غنيمة‎) — добыча, трофеи, захваченные мусульманами в результате сражения с неверными. Ганима упоминается в Коране в начале суры Аль-Анфаль. В аятах 6 и 7 суры Аль-Хашр в значении военной добычи используется слово «фей»[1].





История

Установления о разделе добычи возводятся к сражению при Бадре или на несколько лет позднее[2]. В первые годы существования ислама четвёртая часть добычи доставались бойцам, непосредственно участвующим в сражении, а пятая часть принадлежала пророку Мухаммаду, его близким, нуждающимся и сиротам. После смерти пророка Мухаммеда эта часть переходила в собственность исламского государства и расходовалась для нужд государства. Праведные халифы Абу Бакр и Умар ибн аль-Хаттаб делили пятую часть трофеев на 3 части и раздавали их нуждающимся, сиротам и путникам[3].

Раздел

Как и в доисламские времена ганима делится между участниками и вождём. Принципиальным отличием от подобных доисламских обычаев было увеличение доли участников сражения с 3/4 до 4/5 и уменьшение доли вождя (в данном случае пророка Мухаммада) до 1/5 (хумс). Разделу не подлежало оружие и убор убитого противника, добытые в бою, и хумс из этого не выделялся. Пророку Мухаммаду принадлежало дополнительное право выбора понравившейся вещи, однако правоведы отказывали в этом праве его преемникам. Ранние исламские богословы полагали, что все оставшееся после выделения хумса делилось по принципу: 1 доля пешему и 3 доли конному. Имам Абу Ханифа считал, что конному следует дать 2 доли (1 доля на себя и 1 — на коня). Право на добычу также имели части сражавшейся армии, которые не приняли непосредственного участия в сражении (резерв, охранение и т. п.). Если подкрепление подошло до окончания сражения, то оно также имело право на долю от добычи. Погибшие в бою воины доли не имели[2].

Аль-Маварди, аль-Газали, аль-Маргинани и др. считали, что до раздела наряду с хумсом должны быть выделены ан-фал (доля воинов, не принимавших участия в сражении) и радх («подарок», который делится между женщинами, детьми, рабами, присутствовавшими при сражении). Они также полагали, что раздел добычи, захваченной в дар аль-харб, должен происходить по возвращении в дар аль-ислам. Если раздел произошёл дар аль-исламе, то доля убитых достается их наследникам. Добыча могла быть выплачена как натурой, так и деньгами. Обычно часть добычи тут же продавалась торговцам, постоянно сопровождавшим армию[2].

Теоретически кроме военнопленных (асра), пленных (сабй) и движимости (амвал) к ганиме относилась и недвижимость, однако после смерти пророка Мухаммада недвижимость не поступала в раздел. Исламские правоведы в статьях о разделе добычи не говорят об недвижимости[2].

Напишите отзыв о статье "Ганима"

Примечания

  1. Аль-Хашр [koran.islamnews.ru/?syra=59&ayts=6-7&aytp=6-7&=on&orig=on&original=og1&dictor=8&s= 59:6-7]
  2. 1 2 3 4 Ислам: ЭС, 1991, с. 54.
  3. А. Али-заде, 2007.
В Викицитатнике есть страница по теме
Ганима

Ссылки

  • Большаков О. Г. [www.academia.edu/800250/_._M._1991 Ганима] // Ислам: энциклопедический словарь / отв. ред. С. М. Прозоров. — М. : Наука, 1991. — С. 54.</span>
  • Али-заде, А. А. Ганима : [[web.archive.org/web/20111001002831/slovar-islam.ru/books/g.html арх.] 1 октября 2011] // Исламский энциклопедический словарь. — М. : Ансар, 2007.</span>

Отрывок, характеризующий Ганима

– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.