Гастингс, Флора

Флора Гастингс
англ. Flora Hastings
Портрет кисти неизвестного художника
Род деятельности:	фрейлина
Дата рождения:	11 февраля 1806(1806-02-11)
Место рождения:	Эдинбург, Шотландия, Соединённое королевство Великобритании и Ирландии
Дата смерти:	5 июля 1839(1839-07-05) (33 года)
Место смерти:	Лондон, Англия, Соединённое королевство Великобритании и Ирландии
Отец:	Фрэнсис Роудон-Гастингс, маркиз Гастингс
Мать:	Флора Мур-Кэмпбелл

Фло́ра Эли́забет Ро́удон-Га́стингс (англ. Flora Hastings; 11 февраля 1806, Эдинбург — 5 июля 1839, Лондон) — британская аристократка и фрейлина герцогини Кентской, матери королевы Виктории.

В 1838 году при дворе разразился грандиозный скандал, отразившийся на репутации королевы: у леди Флоры начал расти живот, и распространились слухи, что причиной этого была её внебрачная беременность от Джона Конроя. Королева поверила слухам. Она ненавидела Конроя и презирала «эту одиозную леди Флору», поскольку та была замешана в Кенсингтонской системе. Сначала леди Флора отказалась пройти медицинскую экспертизу, а когда согласилась, было установлено, что она девственница. Конрой, семья Гастингс и оппозиционные тори организовали пресс-кампанию, обвинив королеву в распространении ложных слухов о леди Флоре. Когда в июле леди Флора умерла, при вскрытии была обнаружена опухоль в печени, которая и вызвала увеличение размеров живота. Тело Флоры было перевезено в родовое гнездо её матери в Шотландии и там захоронено.

Биография

Леди Флора родилась в 1806 году в Эдинбурге и была старшим ребёнком в семье британского политического и военного деятеля ирландского происхождения Фрэнсиса Роудон-Гастингса, на момент рождения дочери носившего титулы графа Мойра и барона Роудона, и его жены Флоры Мур-Кэмпбелл, 6-й графини Лаудон; помимо Флоры в семье было ещё пятеро детей — трое дочерей и двое сыновей, один из которых умер в младенчестве. Мать леди Флоры была потомком шотландского политика XVII века Джона Кэмпбелла, 1-го графа Лаудона.

Первые годы Флора провела в Лаудонском замке — родовом имении матери. Затем семья некоторое время прибывала в Лондоне, где в 1834 году леди Флора получила назначение на пост дамы опочивальни герцогини Кентской, матери будущей королевы Виктории.

Флора была талантливой, образованной женщиной, писала стихи и, как позднее отмечали при дворе, обладала резким едким остроумием. Её талант вставлять язвительные замечания не сослужил Флоре доброй службы: при дворе её многие невзлюбили, в том числе и гувернантка будущей королевы баронесса Лецен. Невзлюбила Флору и сама Виктория, но уже по другой причине: будучи фрейлиной герцогини Кентской, Гастингс была и частью печально известной Кенсингтонской системы — строгого свода правил и протоколов по воспитанию будущей королевы, разработанных герцогиней и сэром Джоном Конроем; эта система предусматривала замкнутый образ жизни принцессы, что привело к тому, что у Виктории в детстве почти не было друзей.

После восшествия на престол и переезда в Букингемский дворец в июле 1837 года королева Виктория, будучи незамужней женщиной, вынуждена была перевезти с собой мать и весь её двор. В апреле 1838 года герцогиня Кентская попыталась протолкнуть леди Флору на вакантный пост одной из фрейлин молодой королевы, однако Виктория, полагавшая, что Гастингс, как и любой другой член двора матери, станет шпионкой герцогини, отказалась взять Флору к себе в услужение. Гастингс осталась вместе с герцогиней и занимала пост её дамы опочивальни вплоть до своей смерти.

Скандал при дворе

Проведя рождественские каникулы 1838 года вместе с семьёй в Шотландии, Флора совершила обратное путешествие в Лондон вдвоём с Конроем — своим близким другом. По возвращении Гастингс посетила врача королевы сэра Джеймса Кларка и пожаловалась ему на тошноту и боль в спине, которыми, по её словам, она страдала уже несколько недель. Однако Кларк не мог поставить более-менее достоверный диагноз без осмотра, от которого Флора отказалась. Тем не менее, доктор отметил увеличившийся живот девушки и в качестве полумеры выписал ей ревень для улучшения пищеварения и пилюли «рвотного корня»; кроме того, на основании описанных Флорой симптомов он предположил, что она, возможно, беременна. Кларк встречался с Флорой дважды в неделю в период с 10 января по 16 февраля 1838 года.

В феврале 1838 года стараниями баронессы Лецен и маркизы Тэвисток слухи о беременности Флоры достигли ушей королевы. В отцовстве предполагаемого ребёнка подозревали Конроя. Первоисточник слухов был неизвестен, но историки предполагают, что в действительности это была баронесса Лецен; в этом была убеждена и сама Флора, считавшая, что баронесса «отравляет разум юной королевы». Историк Моника Шарлот полагала, что причиной случившего скандала была некомпетентность королевского врача.

В конце концов, понимая, что ей придётся покинуть двор, Флора согласилась на осмотр врача. В помощь сэру Джеймсу Кларку был вызван специалист по женскому здоровью Чарльз Кларк. Осмотр 17 февраля показал, что Флора просто не могла быть беременна, поскольку всё ещё являлась девственницей. Королева была ошеломлена. Она передала Флоре искренние извинения и вызвала её к себе; Флора, всё ещё чувствовавшая недомогание, встретилась с королевой 23 февраля и согласилась на отдых вдали от двора, предложенный Викторией, однако так и не покинула Букингемский дворец.

Несмотря на то, что новость о невинности Флоры стала достоянием общественности, слухи не прекращались, и она всё ещё привлекала внимание своим растущим животом. Доктор Кларк, несмотря на заключение сделанное, после осмотра, всё ещё предполагал беременность, которая технически была возможна в случае, если при половом акте девственная плева не была разрушена; кроме того, в оправдание этого предположения он полагал, что Флора состояла в «тайном браке». Семья Флоры писала письма в газеты, премьер-министру лорду Мельбурну и королеве с требованиями прекратить эти позорные слухи. Мать королевы в поддержку Флоры отказалась от услуг некомпетентного по её мнению Кларка и требовала от дочери того же, а также репараций для Флоры и восстановления её честного имени.

В марте всё ещё подозреваемая в беременности Флора была вынуждена публично защищаться, для чего написала письмо, в котором излагала свою точку зрения на события и которое было опубликовано в газете The Examiner. Письма Флоры и её родных имели последствия и для королевы, и для премьер-министра, на которых теперь совершались нападки в прессе, в парламенте и на публичных мероприятиях.

Смерть

В мае Виктория столкнулась со своим первым конституционным кризисом и история с Флорой стала забываться. В июне стало ясно, что Флора, всё ещё выполнявшая свои обязанности при дворе, смертельно больна. 27 июня Виктория навестила Флору в комнатах герцогини и пришла в ужас от перемен, произошедших во внешнем виде фрейлины её матери: она похудела так, что кожа обтягивала кости, и полностью облысела. 5 июля Флора умерла. Вскрытие, произведённое согласно последней воли женщины, показало, что она умерла от опухоли печени. Тело Флоры было перевезено в Лаудонский замок и захоронено на кладбище при местной церкви; на похоронах присутствовало около пятисот человек. Между лондонской прессой началась настоящая война: в The Times поддерживали королеву, в то время как The Morning Post перешла на сторону Гастингсов.

Некоторые историки обвиняют Викторию в бессердечном отношении и притеснениях Флоры. Элизабет Лонгфорд, тем не менее, считала, что случившееся преследовало королеву и ей снились кошмары долгие годы спустя. Всё это стало для молодой королевы необходимым и полезным уроком — никогда не слушать сплетни и никогда не унижаться участием в них самой, тем более на публике. Что же касается доктора Кларка, в сентябрьском номере медицинского журнала The Lancet вышла статья доктора Джона Фишера Мюррея, озаглавленная «Вскрытие придворного доктора»; в статье описывалось множество других заболеваний, симптомы которых подпадали под симптомы, проявившиеся у Флоры, которые Кларк не принял во внимание. Несмотря на то, что Кларка считали едва ли не самым некомпетентным королевским врачом за всю историю, он оставался на службе вплоть до своей отставки в 1866 году.

Наследие и киновоплощения

В 1841 году вышел в свет сборник стихов леди Флоры под редакцией её сестры Софии. В Ньюмлинсе недалеко от Лаудонского замка было построено здание в память о Флоре и в 1875 году в нём открыта школа имени леди Флоры.

Леди Флора появляется в историко-биографической драме «Молодая Виктория» (2009); роль исполнила Женевьев О'Рейли. Она также является одним из ключевых персонажей в нескольких сериях историко-драматического телесериала «Виктория»; роль исполнила Элис Орр-Юинг.

Генеалогия

Предки Флоры Гастингс

16. Артур Роудон, 2-й баронет               8. Джон Роудон, 3-й баронет                       17. Хелена Грэхем               4. Джон Роудон, 1-й граф Мойра                             18. Ричард Левинг, 1-й баронет               9. Доротея Левинг                       19. Мэри Корбин               2. Фрэнсис Роудон-Гастингс, 1-й маркиз Гастингс                                   20. Теофилус Гастингс, 7-й граф Хантингдон               10. Теофилус Гастингс, 9-й граф Хантингдон                       21. Мэри Фрэнсис Фоули               5. Элизабет Гастингс                             22. Вашингтон Ширли, 2-й граф Феррерс               11. Селина Ширли                       23. Мэри Левинг               1. Флора Элизабет Роудон-Гастингс                                         24. Джеймс Кэмпбелл, 2-й граф Лаудон               12. Джеймс Кэмпбелл                       25. Маргарет Монтгомери               6. Джеймс Мур-Кэмпбелл, 5-й граф Лаудон                             26. Дэвид Бойл, 1-й граф Глазго               13. Джейн Бойл                       27. Жанна Мур               3. Флора Мур-Кэмпбелл, 6-я графиня Лаудон                                   14. Джон Маклеод из Разея                       7. Флора Маклеод

Литература

• Hibbert, Christopher. [books.google.ru/books?id=TCkFBAAAQBAJ Queen Victoria: A Personal History]. — Da Capo Press, 2001. — 557 p. — ISBN 0306810859, 9780306810855.
• Longford, Elizabeth. [books.google.ru/books?id=fphCHQAACAAJ Victoria R.I.]. — Weidenfeld & Nicolson, 1964. — 635 p. — ISBN 0297170015, 9780297170013.
• Marshall, Dorothy. [books.google.ru/books?id=59IsHQAACAAJ The Life and Times of Victoria]. — Weidenfeld and Nicolson, 1992. — 224 p. — ISBN 0297831666, 9780297831662.
• Millar, Alexander Hastie. [en.wikisource.org/wiki/Hastings,_Flora_Elizabeth_(DNB00) Hastings, Flora Elizabeth] // Dictionary of National Biography / ed. Leslie Stephen, Sidney Lee. — Smith, Elder & Co., 1891. — Vol. 25. — P. 114—115.
• Rappaport, Helen. [books.google.ru/books?id=NLGhimIiFPoC Queen Victoria: A Biographical Companion]. — ABC-CLIO, 2003. — P. 187—189. — 465 p. — ISBN 1851093559, 9781851093557.
• St Aubyn, Giles. [books.google.ru/books?id=umtnAAAAMAAJ Queen Victoria: a portrait]. — Sinclair-Stevenson, 1991. — 669 p. — ISBN 1856190862, 9781856190862.
• Woodham-Smith, Cecil. [books.google.ru/books?id=f40hI2h14koC Queen Victoria: Her Life and Times: 1819-1861]. — London: Hamish Hamilton, 1972. — 486 p. — ISBN 0241022002, 9780241022009.

Литература по теме

• Bernard, Robert. [books.google.ru/books?id=YB7u2vyUXu0C&pg=PT12&dq=Flora+Hastings&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwii9qGWzavPAhVI3CwKHZZTBXc4ChDoAQg_MAY#v=onepage&q=Flora%20Hastings&f=false Wronged, Slandered, Undone] // Enter Rumour: Four Early Victorian Scandals. — Faber & Faber, 2012. — 270 p. — ISBN 0571287859, 9780571287857.
• [books.google.ru/books?id=QhVlAAAAcAAJ The Victim of Scandal. Memoir of Lady Flora Hastings, with the Statement of the Marquis of Hastings, Entire Correspondence, and a Portrait, Etc]. — 1839. — 47 p.
• [books.google.ru/books?id=1rwKNQEACAAJ The Story of Lady Flora Hastings]. — 1884.

Отрывок, характеризующий Гастингс, Флора

Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.