Гельперин, Нисон Ильич

Нисон Ильич Гельперин
Дата рождения:	8 (21) января 1903(1903-01-21)
Место рождения:	Смолевичи, Минская губерния, Российская империя
Дата смерти:	18 апреля 1989(1989-04-18) (86 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Страна:	СССР СССР
Научная сфера:	инженер-химик
Учёная степень:	доктор технических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	МХТИ имени Д. И. Менделеева
Награды и премии:

Нисон Ильич Гельпе́рин (1903—1989) — советский инженер-химик. Один из организаторов советской химической промышленности.

Биография

Ранние годы

Родился 8 (21 января) 1903 года в местечке Смолевичи (ныне Минская область, Беларусь). Окончил реальное училище в Минске.

Высшее образование

В 1921 году и поступил на механический факультет МХТИ имени Д. И. Менделеева. Окончил институт в 1925 году по специальности инженера-технолога по машинам и аппаратам химической промышленности. Параллельно с обучением в МХТИ учился на физико-математическом факультете МГУ имени М. В. Ломоносова.

Трудовая деятельность

Начал свою трудовую деятельность в 1925 году в качестве лаборанта в МХТИ имени Менделеева. В 1927 году начал работать в проектном отделе АНИЛТРЕСТа. С 1928 года он — старший инженер, а с 1930 года — главный инженер ХИМСТРОЯ, консультант и один из ближайших помощников наркома тяжелого машиностроения Г. К. Орджоникидзе. В первой половине 30-х годов Н. И. Гельперин активно занимался разработкой новых конструкций машин и аппаратов, их наладкой и пуском на Актюбинском, Березниковском, Бобриковском (с 1961 года — Новомосковском), Воскресенском, Горловском, Дорогомиловском, Константиновском, Пермском, Чернореченском, Щигровском химзаводах. Так, в 1933 году он был председателем пусковой комиссии Бобриковского азотнотукового завода (ныне Новомосковский химкомбинат).

В 1931 году стал первым директором созданного по его инициативе и при его активном участии НИИХИММАШа. В конце 1940-х годов именно в этом институте Н. А. Доллежаль спроектировал первый советский промышленный ядерный реактор.

В довоенный период наряду с инженерно-организационной деятельностью Н. И. Гельперин занимался педагогической работой. В течение ряда лет он преподавал в МХТИ имени Д. И. Менделеева, читал лекции в ЛИИ имени М. И. Калинина. В 1931 году за заслуги в научно-педагогической деятельности Н. И. Гельперину было присвоено звание профессора.

Н. И. Гельперин вместе со своим младшим братом И. И. Гельпериным стоял у основ криогенного машиностроения СССР. В 1932—1938 годах с участием Н. И. Гельперина были созданы первые в нашей стране промышленные установки для получения кислорода и аргона.

В 1936 году Н. И. Гельперин — технический директор треста СОЮЗАЗОТ, а со следующего года — главный инженер ГЛАВАЗОТа НКТП СССР.

В 1939 году за успехи в науке и инженерной деятельности ему была присуждена ученая степень доктора технических наук (без защиты диссертации).

В годы Великой Отечественной войны

Н. И. Гельперин активно работал над созданием эффективного вооружения. С 15 августа 1937 года он возглавляет Бюро спецконструкций № 35 (КБ-35) НКОП, (с июня 1939 года — НКБ), созданное для проектирования, наблюдения за изготовлением промышленного агрегата автоматической снаряжательной машины ГБ-1 конструкции Н. И. Гельперина и В. Т. Балашова и внедрения его в производство на Ленинградском государственном заводе № 5 «Краснознаменец». В 1939—1944 годах в КБ были созданы бомбы с новым суррогатным взрывчатым веществом, бомбы высокой мощности, железобетонные бомбы (серия фугасных авиабомб в корпусах из тонкостенного железобетона ФАБ-100НГ, ФАБ-250НГ, ФАБ-500НГ, ФАБ-1000НГ).

В 1942 году профессору Нисону Ильичу Гельперину было поручено в кратчайшие сроки создать пятитонную бомбу. Длина бомбы ФАБ-5000НГ (НГ — Нисон Гельперин) была равна 5,2 метра, её диаметр — 1 метр. Даже створки бомболюков у тяжелого четырёхмоторного бомбардировщика Пе-8 конструкции ОКБ А. Н. Туполева, единственной машины, которая могла транспортировать бомбу, не закрывались полностью. 28 апреля 1943 года первые серийные бомбы были сброшены на береговые укрепления Кенигсберга. Эта бомба оставалась самой мощной в мире до появления атомной бомбы. На фашистов она наводила ужас. Гитлер грозил в ответ применить химическое оружие. При своей колоссальной занятости, даже в трудное военное время он отдавал много сил подготовке квалифицированных специалистов для химической промышленности СССР. С ноября 1942 года и вплоть до выхода на пенсию (в 1987 году) Н. И. Гельперин заведовал кафедрой «Процессы и аппараты химической технологии» в МИТХТ имени М. В. Ломоносова. Ныне эта кафедра носит имя Н. И. Гельперина.

В послевоенный период

С середины 1945 по июнь 1946 года Н. И. Гельперин, являясь начальником отдела Первого главного управления при СМ СССР, участвовал в организации производства тяжелой воды. В 1945—1950 годах с участием Н. И. Гельперина впервые в стране было освоено промышленное производство антибиотиков (пенициллин). Технологические разработки Н. И. Гельперина неоднократно экспонировались на ВДНХ СССР и отмечались Золотыми и другими медалями. На оригинальные способы осуществления процессов технологии и устройства для их реализации Н. И. Гельпериным и возглавляемыми им коллективами получено свыше 120 авторских свидетельств и иностранных патентов; ряд этих изобретений был реализован Лицензиторгом за рубежом.

Н. И. Гельперин принадлежит к тому поколению советских учёных, деятельность которых широко не освещалась. Тем не менее, плодами его работ общество живёт до сих пор. Он внёс выдающийся вклад в развитие химико-технологических процессов, в создание и развитие химической промышленности СССР, в организацию и становление высшего химического образования в стране. СМ СССР и МХП СССР неоднократно поручали Н. И. Гельперину экспертизы крупных советских и зарубежных проектов.

По результатам проведенных исследований Н. И. Гельпериным опубликовано (частично — в соавторстве с учениками) 880 научных работ (в том числе 25 монографий и учебников), сделано более 250 докладов на научных конференциях в СССР и за рубежом. Н. И. Гельперин подготовил более 130 кандидатов и 12 докторов наук. Он продолжал работать до последних дней своей жизни, честно и беззаветно служа науке и обществу.

Умер 18 апреля 1989 года. Похоронен в Москве на Востряковском кладбище.

«Кислородный конфликт»

Люди, знавшие Нисона Ильича, характеризовали его как человека находчивого и твёрдого характером. Он был человеком прямым, смелым, порой жёстким, но отзывчивым. Эти качества особенно видны в т. н. «кислородном конфликте» с П. Л. Капицей.

Известно, что академик П. Л. Капица изобрёл в конце 1930-х годов установку для ожижения воздуха, основанную на принципе турбодетандера. Вместо поршневых машин, работающих при высоком давлении порядка 200 атм, предлагалась турбинная машина, работающая при давлениях порядка 4 атм. Паровые турбины были известны уже давно, в них пуск пара происходил вдоль оси, у Капицы же пуск газа осуществлялся вдоль радиуса турбины, что впервые позволило использовать силу Кориолиса. Лабораторные результаты были очень хорошими: КПД установки достигал 0,7—0,8. «Она примерно в 3 раза дешевле эквивалентной ей установки прежних систем. Ввиду отсутствия высоких давлений, эксплуатация её проще, безопаснее и экономичнее», — писал Капица В. М. Молотову 20 апреля 1938 года.

Комиссия подробно разобрала технико-экономическую сущность изобретения Капицы, чтобы решить, возможно ли технически (с наукой всё было в порядке) и выгодно ли экономически переоснащать нашу промышленность, замещая действующие поршневые установки турбодетандерами. Вывод был отрицательным. Изготовление турбодетандеров для промышленности требовало таких материалов, которых в стране тогда недоставало, нереально было выдержать требующиеся допуски и посадки узлов машины, ротор не выдерживал высоких оборотов, более 20 тысяч в минуту, сделать его массивнее и тем самым прочнее не могли, поскольку при увеличении числа оборотов возникали резонансы, которые мгновенно разрушали ротор. Коэффициент полезного действия цикла работающей машины не достигал 0,8 — значения, при котором эффективность цикла стала бы заметно выше, чем у имеющихся машин.

Принцип машины Капицы опередил своё время. В физическом отношении, в лабораторном исполнении удалось сделать прекрасную машину. В инженерно-промышленном отношении её рано было ставить на поток. Серийные машины, изготовленные для кислородного производства, всё время ломались бы, и не дали бы тогда, в 1940-х годах, преимущества в производительности над старыми машинами. Проект Капицы был отклонен. Поскольку Капица не согласился с этим решением, его просьба об отставке была удовлетворена И. В. Сталиным. Руководить Главкислородом были поставлены оппоненты Капицы, в его коллегию вошли, в частности, Н. И. Гельперин, С.Я. Герш и И. П. Усюкин. В ответ на это П. Л. Капица написал жалобу на имя И. В. Сталина, в которой было написано, что Н. И. Гельперин относился к людям, «любящим ловить рыбу в мутной воде».

По воспоминаниям сына Нисона Ильича Генриха Нисоновича Гельперина: «Отец говорил, что Капица написал много жалоб Сталину и другим советским руководителям, и ряд людей от этого пострадали. Сам отец, совершенно точно, не написал ни одной жалобы на Капицу. Он говорил мне, что Капица — хороший физик, но как инженер он в 1946 году ошибался».

Неоднократно премировался за научную, конструкторскую, инженерную деятельность, ему объявлялись благодарности. Его работа персонально отмечалась на XVII съезде ВКП(б).

Награды и премии

• Сталинская премия второй степени (1950) — за разработку и внедрение в промышленность метода получения медицинского препарата (пенициллина)
• заслуженный деятель науки и техники РСФСР (1963)
• два ордена Ленина (1942 — за создание новых боеприпасов, 1973 — за заслуги в развитии химической науки и промышленности, подготовку инженерных кадров и в связи с 70-летием)
• орден Трудового Красного Знамени (1934 — за строительство и пуск Бобриковского азотного комбината
• орден Красной Звезды (1943) — за создание новых боеприпасов
• орден «Знак Почёта» (1950)
• медаль «За оборону Москвы» (1945)
• медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1945)
• медаль «В память 800-летия Москвы» (1947)

Ссылки

• [www.lechaim.ru/ARHIV/97/aronov.htm Бомба Нисона Гельперина]
• [berkovich-zametki.com/2008/Zametki/Nomer5/Gorobec1.php Братья Н. И. и И. И. Гельперины в решении проблемы производства тяжелой воды]
• [velelens.livejournal.com/400693.html «Сага о Гельпериных». Статья о выдающихся учёных Нисоне и Иосифе Гельпериных]
• [jig.ru/index4.php/2008/03/20/n-i-gelperin-protiv-p-l-kapicy-kislorodnyi-konflikt.html Н. И. Гельперин против П. Л. Капицы: кислородный конфликт]

Литература

• Р.Р. Биглов. Очерки истории МИТХТ. — Москва: Издательско-полиграфический центр МИТХТ им. М.В. Ломоносова, 2010. — 171 с. — ISBN 978-5-904742-02-7.
• Московская Академия тонкой химической технологии. Золотые страницы МИТХТ. — Москва: Издательский дом "Губернский", 2010. — 148 с. — ISBN 978-5-98266-067-1.
• Широкорад А. Б. [commi.narod.ru/txt/shirad/402.htm История авиационного вооружения] — Минск: «Харвест», 1999

Отрывок, характеризующий Гельперин, Нисон Ильич

Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.