Гербарий БИН РАН

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гербарий Ботанического института имени В. Л. Комарова Российской Академии Наук
(Гербарий БИН РАН)
Оригинальное название

Отдел Гербарий высших растений Ботанического института им. В. Л. Комарова РАН

Международное название

Herbarium Russian Academy of Sciences - V. L. Komarov Botanical Institute (LE)

Прежние названия

Гербарий Императорского Снкт-Петербургского ботанического сада

Год основания

1823

Директор

Аверьянов Леонид Владимирович

Научные сотрудники

36 чел.

Доктора наук

5 чел.

Кандидаты наук

21 чел.

Аспирантура

1 чел.

Расположение

Россия Россия

Юридический адрес

197376, Санкт-Петербург, ул. Профессора Попова, д. 2.

Сайт

www.binran.ru/structure/podrazdelenia/otdel-gerbariy-vysshikh-rasteniy/

Герба́рий Ботани́ческого институ́та РАН — крупнейший в России гербарий, входит в пятёрку крупнейших гербариев мира. Важнейший источник по флоре России, стран бывшего СССР и ряда других государств. Международный акроним — LE.

Современный гербарий Ботанического института имени В. Л. Комарова РАН (БИН РАН) сложился в результате слияния в 1931 году двух самостоятельных коллекций — гербария Ботанического сада Академии наук и Ботанического музея Академии наук. Объём гербарных коллекций БИН РАН (на 2014 год) составляет 7,12 млн образцов (по Index Herbariorum (англ.)), в том числе около 6 млн образцов сосудистых растений и 1,12 млн образцов мхов, лишайников и грибов.





Гербарий Ботанического музея Академии наук

Первые гербарные коллекции в Петербурге накапливались в Кунсткамере (в том числе сборы И. Г. Гмелина, Г. В. Стеллера, И. И. Георги и др.). «Состояние многих этих гербариев было жалкое»[1]. Возможно это побудило П. С. Палласа продать свои коллекции за границу, однако, по убеждению Д. И. Литвинова, «кроме своих личных коллекций, которые, в сущности, тоже принадлежали нашей Академии, Паллас продал (добро бы — пожертвовал куда) и существеннейшую часть гербария Академии!» (Литвинов, 1909).

Основателем Ботанического музея считается К. Б. Триниус. Примерно в 1823 г. он выделил все сохранившиеся ботанические коллекции Кунсткамеры в отдельное помещение, начал их разборку. Как самостоятельное учреждение Ботанический музей стал существовать с октября 1835 г.

Директорами музея были К. Б. Триниус (1823—1844 гг.), К. А. Мейер (1844—1855 гг.), Ф. И. Рупрехт (1855—1870 гг.), К. И. Максимович (1871—1890 гг.), С. И. Коржинский (1893—1900 гг.), М. С. Воронин (1901—1902 гг.), И. П. Бородин (1902—1930 гг.), В. Л. Комаров (1930—1931 гг.). В разные годы должность консерватора (ученого хранителя) занимали Г. П. Бонгард (1835—1839 гг.), Ф. И. Рупрехт (1839—1851 гг.), К. Ф. Мейнсгаузен (1851—1896 гг.), Д. И. Литвинов (1898—1929 гг.), Н. А. Буш (1912—1931 гг.), Б. К. Шишкин (1930—1931 гг.), В. А. Траншель (1900—1931 гг., отдел споровых растений).

За время существования гербария Музея в него поступили ценнейшие коллекции, которые собирали (или держали) следующие ботаники:

В Музее С. И. Коржинским и Д. И. Литвиновым было начато издание эксикат «Гербария русской флоры», продолжающееся в БИН РАН до сих пор. К моменту объединения гербарий музея насчитывал 1,5-2 млн образцов.

Гербарий Ботанического сада Академии наук

В 1823 г. Медицинский сад (прежде Аптекарский огород) был преобразован в Ботанический, этот год следует считать годом основания Гербария[1]. К 1815 г. в Медицинском саду хранился небольшой гербарий из 6040 видов, принадлежавший Медико-хирургической академии.

Преимущественно путём покупок и организации экспедиций накапливались первые фонды гербария Ботанического сада, однако лишь с 1857 г. отдельные разрозненные коллекции были объединены в общий гербарий (Herbarium generale). Кроме того, были выделены петербургский гербарий (Herbarium petropolitanum), русский гербарий (Herbarium rossicum) и гербарий из ботанических садов (Herbarium hortense). К. И. Максимовичем положено начало японскому гербарию (Herbarium japonicum).

До 1829 г. директор сада Ф. Б. Фишер был единственным ботаником в саду (и в гербарии). Руководителями Гербария после Фишера были: К. А. Мейер (1850—1855 гг.), Э. Л. Регель (1855—1869 гг.), К. И. Максимович (1869—1891 гг.), С. И. Коржинский (1892—1899 гг.), Г. И. Танфильев (1899—1905 гг.), Б. А. Федченко (1905—1931 гг.).

Согласно описи 1850 г. в гербарии содержалось около 500 тыс. образцов, принадлежащих к 50 тыс. видов (Липский, 1913—1915). К 1908 г. в гербарии находилось уже свыше 2 млн образцов 95-100 тыс. видов[2].

Период с 1871 по 1917 гг. — эпоха многочисленных экспедиций, в том числе Русского географического общества и Переселенческого управления. Гербарные коллекции поступали из путешествий под эгидой РГО Н. М. Пржевальского, П. К. Козлова, В. Л. Комарова. Из экспедиций Переселенческого управления за 8 лет (1908—1915 гг.) поступило 200—500 тыс. образцов.

В 1914 г. в течение двух месяцев происходил перевод фондов гербария (свыше 2 млн листов) в новое четырёхэтажное здание, которое гербарий БИН РАН занимает до сих пор. Здесь же разместилась библиотека. С этого момента размещение коллекций гербария Ботанического сада было произведено по системе Энглера. Изменилась структура гербария, который стал включать 8 отделов: общий, Восточной и Центральной Азии, Европейской России, Кавказа, Туркестана, Сибири, Дальнего Востока, Петроградской губернии, а также справочный и дублетный гербарий.

В гербарий Ботанического сада поступили многие ценнейшие коллекции, которые собирали следующие исследователи:

Объединенный гербарий Ботанического института

После перевода коллекций Ботанического музея в 1932 г. в здание, где размещался гербарий Ботанического сада, объединенный гербарий стал насчитывать около 4 млн образцов. Основной задачей коллектива Ботанического института стало составление и издание сводки «Флора СССР». Тридцать томов этого издания вышло в 1934—1965 гг., охватив 17 520 видов (22 тыс. страниц, 10 тыс. рисунков на 1 250 таблицах).

Эта работа была прервана войной. В годы блокады некоторые сотрудники гербария остались в осажденном Ленинграде, несколько человек в это время погибло — Н. А. Буш, Н. Ф. Гончаров, Н. А. Иванова, Н. П. Иконников-Галицкий, В. И. Кречетович, Е. Г. Черняковская. Эвакуация фондов гербария не проводилась, но наиболее ценные объекты были перемещены в подвал; часть коллекций была запакована и подготовлена к возможной эвакуации.

Предполагалось, что по итогам работы над «Флорой СССР» коллекции гербария с территории страны должны быть критически переопределены. По ряду причин очень многие авторы обработок отдельных родов и семейств почти не оставили следов своей работы в гербарии[1].

В 1930-х гг. начато выделение из основных фондов типовых образцов — наиболее ценной части коллекции, однако после долгого перерыва эта работа была продолжена лишь в 1959—1960 гг.

К 1968 г. коллекции гербария насчитывали 4,4-4,5 млн образцов (без учета неразобранных коллекций) и состояли из 6 отделов[1]:

  • европейской части СССР (750—800 тыс. листов);
  • Кавказа (300 тыс. листов);
  • Сибири и Дальнего Востока (300 тыс. листов);
  • Средней Азии (750—800 тыс. листов);
  • Восточной и Центральной Азии (300 тыс. листов);
  • общий гербарий (2 млн листов).

В 1970—1980-е гг. размах экспедиций был по-прежнему достаточно большим. Шла работа над «Флорой европейской части СССР», «Арктической флорой», «Растениями Центральной Азии». В 1990—2000-е гг. пополнение коллекций замерло, но было начато сканирование коллекций. Впрочем, по этому показателю гербарий БИН далеко отстает от ведущих гербариев мира. В последние десятилетия велась также работа над «Конспектом флоры Кавказа», «Флорой Восточной Европы», каталогами типов.

В послевоенное время деятельность гербария связана с многолетней плодотворной работой многих выдающихся ботаников — В. И. Грубова, Т. В. Егоровой, С. Ю. Липшица, А. Л. Тахтаджяна, А. И. Толмачева, Н. Н. Цвелёва, С. К. Черепанова, Б. А. Юрцева и других.

Напишите отзыв о статье "Гербарий БИН РАН"

Примечания

Ссылки

  • [www.binran.ru/resources/current/herbaria/herbariums/136-detail.html Гербарий сосудистых растений Ботанического института им. В. Л. Комарова РАН]. БИН РАН. Проверено 9 января 2015.

Литература

  • Липский В. И. Гербарий Императорского С.-Петербургского ботанического сада (1823-1908). — Юрьев, 1908. — 238 с.
  • Липшиц С. Ю., Васильченко И. Т. Центральный гербарий СССР: ист. очерк. — Л: Наука, 1968. — 141 с.

Отрывок, характеризующий Гербарий БИН РАН

[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.