Гибер, Эрве

Эрве Гибер
Hervé Guibert
Место рождения:	Париж, Франция
Место смерти:	Париж, Франция
Род деятельности:	писатель, фотограф, журналист
Годы творчества:	1977—1991
Жанр:	автобиографическая проза
Дебют:	«Смерть напоказ» (1977)
Премии:	«Сезар» (1984)

Эрве́ Гибе́р (фр. Hervé Guibert, 1955—1991) — французский писатель, фотограф, журналист. Наибольшую известность получили его поздние автобиографические романы, посвящённые теме СПИДа и опыту жизни с ним.

Биография

Эрве Гибер родился 14 декабря 1955 года в парижском пригороде Сен-Клу, в 1973 году окончил школу в Ла-Рошели. После неудачной попытки поступить в государственный институт кинематографии IDHEC Гибер освоил профессию кинокритика. Его рецензии выходили в изданиях Cinéma, Had, Les nouvelles littéraires, 20 ans, Combat. В 1977 году он устроился культурным обозревателем во влиятельную газету Le Monde, в которой проработал вплоть до 1985 года. В качестве сотрудника этого издания ему довелось общаться со многими известными людьми, в частности, он брал интервью у Андрея Тарковского.

Дебютная книга Эрве Гибера «Смерть напоказ» (La mort propagande) вышла в свет в 1977 году. Критик Арно Генон увидел в прозе 21-летнего автора развитие традиций Жоржа Батая, Пьера Гийота и Жана Жене, поскольку литературные эксперименты Гибера неразрывно связаны с бескомпромиссным исследованием человеческой телесности как источника наслаждений и страданий. За дебютной работой последовал фотороман «Сюзанна и Луиза» (Suzanne et Louise, 1980), посвящённый двум пожилым родственницам писателя, раскрывший его талант фотографа. В 1982 году Гибер опубликовал сразу три автобиографических романа — «Псы» (Les chiens), «Одинокие приключения» (Les aventures singulières) и «Путешествие с двумя детьми» (Voyage avec deux enfants), в которых вернулся к предельно откровенному рассказу о своей жизни. Эти работы упрочили его литературную репутацию. Как отмечала Мишель Бернстайн на страницах газеты Libération, «о чём бы Гибер ни говорил — о любви, о садомазохизме, о путешествиях или о фотографии, — он каждый раз недосягаем. Всегда извращённый, он никогда не бывает непристойным. Его изысканность и утончённость придерживаются суровых правил».

В 1984 году Гибер добился признания на кинопоприще: как соавтор сценария к фильму Патриса Шеро «Раненый человек» (L’homme blessé, 1983) он удостоился премии «Сезар». В сюжете картины — молодой человек становится одержимым своим новым знакомым, связанным с криминальным миром, и в финале убивает его — прослеживалось влияние романов Жана Жене «Дневник вора» и «Чудо о розе». Следующий сценарий Эрве Гибера, который он создал специально для своей близкой подруги Изабель Аджани и собирался поставить самостоятельно, так и не был реализован, поскольку актриса утратила интерес к проекту.

В 1988 году у Эрве Гибера диагностировали СПИД. Перед лицом неизлечимой болезни его художественное дарование раскрылось во всей полноте. Тема смерти, всегда волновавшая писателя, в его поздней прозе вышла на первый план. Наиболее существенное влияние на творчество Гибера в этот период оказал Томас Бернхард. Подобно австрийскому автору Гибер черпал вдохновение в своём больничном опыте. В романе «Другу, который не спас мне жизнь» (A l’ami qui ne m’a pas sauvé la vie, 1990) он подробно рассказал о своём недуге, оказавшись, таким образом, одним из первых публичных людей во Франции, решившихся на подобный шаг. Среди главных героев книги — философ Мишель Фуко (он выведен под именем Музиль), умерший в 1984 году от последствий СПИДа. Гибер близко знал французского мыслителя и оставил обстоятельную хронику последних лет его жизни. Теме СПИДа посвящены также автобиографические романы «Сочувственный протокол» (Le protocole compassionnel, 1991) и «Человек в красной шляпе» (L’homme au chapeau rouge, 1992). Эти книги, составляющие своеобразную трилогию, стали во Франции сенсацией и способствовали изменению общественного мнения по отношению к носителям ВИЧ-инфекции.

По предложению телепродюсера Паскаль Бреньо с июня 1990 по апрель 1991 года писатель каждый день снимал себя на видео: свои походы в больницу, медицинские процедуры, встречи с родственниками, поездку на остров Эльба, бесконечные часы апатии и одиночества в собственной квартире. При непосредственном участии Гибера из этих плёнок был смонтирован шестидесятиминутный фильм, получивший название «Стыд или бесстыдство» (La pudeur ou l’impudeur). Кинокритик Михаил Трофименков писал, что постепенно Гибер «перестал замечать работающую камеру, и поэтому фильм не выдаёт себя за документ, не изображает искренность, а просто является искренним документом». Для смертельно больного Гибера, который всю жизнь стремился к карьере режиссёра, этот проект стал осуществлением детской мечты. Премьера картины «Стыд и бесстыдство» состоялась на телеканале TF1 в январе 1992 года.

Накануне своего 36-летия Эрве Гибер предпринял попытку самоубийства. Через две недели, 27 декабря 1991 года, он скончался.

Издания в России

Первая публикация прозы Гибера на русском языке увидела свет ещё при жизни автора — в августовском и сентябрьском номерах журнала «Иностранная литература» за 1991 год был напечатан роман «Другу, который не спас мне жизнь». Однако, как полагает Дмитрий Волчек, главный редактор издательства «Kolonna publications», российские читатели тогда мало что поняли в книге французского писателя, поскольку «не знали контекста, не сообразили, что герой по имени Музиль – это Фуко и т. п.» В 1993 году роман «курьёзным образом» был переиздан под названием «СПИД» «в серии бульварной эротической литературы».

Новые издания произведений Эрве Гибера стали выходить в России с подачи редактора Дмитрия Волчека и переводчика Алексея Воинова. В 2011—12 ими были подготовлены к печати и выпущены пять книг писателя — романы «Путешествие с двумя детьми», «Одинокие приключения», «Без ума от Венсана» и «Гангстеры», а также сборник эссеистики «Призрачный снимок». В статье, приуроченной выходу первых переводов, Алексей Воинов отмечает многогранность прозы Гибера, который умел «говорить, возможно, свою, но правду, соединяя ложь и любовь, нежность и предательство, детство и безнадёжность, порнографию и искусство, слово и его визуальное воплощение».

«Призрачный снимок», в котором Гибер изложил свои взгляды и размышления на тему фотографии, привлёк внимание российских рецензентов. Они отметили, что сборник полемичен по отношению к работе философа Ролана Барта «Camera Lucida» (1980) и тематически и интонационно перекликается с художественными текстами писателя. Как резюмирует на страницах журнала «Коммерсантъ Weekend» Игорь Гулин, «Призрачный снимок» — «ответ фотографа потребителю фотографий: это искусство — не род изображений, а безнадёжно-эротический строй отношений с миром. Единственная цель фотографии — сконструировать желанный образ другого человека, образ всегда обречённый — как обречена в других текстах Гибера сама любовь».

На публикацию перевода романа «Гангстеры» откликнулся обозреватель журнала «Новый мир» Анатолий Рясов. За «незамысловатым сюжетом» книги — он строится вокруг мошенничества, жертвами которого стали престарелые родственницы писателя, двоюродные бабки Сюзанна и Луиза, критик разглядел мощный экзистенциальный пласт — проникнутые иронией и болью авторские размышления о смерти. По мнению Рясова, из-под пера Гибера вышла «очень кинематографичная проза, в своей пронзительности почти приближающаяся к сценариям Бергмана или Ханеке».

Творчество Эрве Гибера стало одной из главных тем 66-го номера «Митиного журнала» (2013). В журнальное «Досье» вошли биографическая справка о писателе, составленная Алексеем Воиновым; ряд работ самого Гибера — роман «Псы», эссе о фотографии «Одно-единственное лицо» и «Письма из Египта»; очерк Кристиана Солея «Разговор с двумя детьми» (о героях романа «Путешествие с двумя детьми») и критическая статья Павла Соболева «Наслаждаясь и страдая, торгуясь и безумствуя, изменяя мимолетности с глубиной», в которой предпринят разбор вышедших в издательстве «Kolonna publications» книг французского автора.

• Другу, который не спас мне жизнь = A l’ami qui ne m’a pas sauvé la vie // Иностранная литература / Пер. с фр. М. Кожевниковой и В. Жуковой. — 1991. — № 8, 9. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0130-6545&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0130-6545].
• Путешествие с двумя детьми = Voyage avec deux enfants / Пер. с фр. Алексея Воинова. — Тверь: Kolonna publications, 2011. — 100 с. — (Vasa Iniquitatis). — 500 экз. — ISBN 5-98144-143-1.
• Одинокие приключения = Les aventures singulières / Пер. с фр. Алексея Воинова. — Тверь: Kolonna publications, 2011. — 96 с. — (Vasa Iniquitatis). — 500 экз. — ISBN 978-5-98144-149-3.
• Призрачный снимок = L’image fantôme / Пер. с фр. Алексея Воинова. — Тверь: Kolonna publications, 2012. — 174 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-98144-153-0.
• Без ума от Венсана = Fou de Vincent / Пер. с фр. Алексея Воинова. — Тверь: Kolonna publications, 2012. — 92 с. — (Vasa Iniquitatis). — 500 экз. — ISBN 978-5-98144-158-5.
• Гангстеры = Les gangsters / Пер. с фр. Алексея Воинова. — Тверь: Kolonna publications, 2012. — 104 с. — (Vasa Iniquitatis). — 500 экз. — ISBN 978-5-98144-166-0.
• Псы = Les chiens // Митин журнал / Пер. с фр. Алексея Воинова. — Тверь: Kolonna publications, 2013. — № 66. — С. 256—267. — ISBN 978-5-98144-163-9.
• Причуды Артура = Les lubies d’Arthur / Пер. с фр. Алексея Воинова. — Тверь: Kolonna publications, 2013. — 144 с. — (Vasa Iniquitatis). — 500 экз. — ISBN 978-5-98144-177-6.
• Мальва-девственник = Mauve le vierge / Пер. с фр. Алексея Воинова. — Тверь: Kolonna publications, 2014. — 96 с. — (Vasa Iniquitatis). — 500 экз. — ISBN 978-5-98144-196-7.
• Смерть напоказ = La mort propagande / Пер. с фр. Алексея Воинова. — Тверь: Kolonna publications, 2015. — 92 с. — (Vasa Iniquitatis). — 500 экз. — ISBN 978-5-98144-198-1.
• Порок = Vice / Пер. с фр. Алексея Воинова. — Тверь: Kolonna publications, 2015. — 112 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-98144-206-3.
• Мои родители = Mes parents / Пер. с фр. Алексея Воинова. — Тверь: Kolonna publications, 2016. — 170 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-98144-212-4.

Библиография

Прижизненные издания 1977 — Смерть напоказ / La mort propagande 1978 — Zouc par Zouc. L’entretien avec Hervé Guibert 1980 — Suzanne et Louise 1981 — Призрачный снимок / L’image fantôme 1982 — Путешествие с двумя детьми /Voyage avec deux enfants 1982 — Одинокие приключения / Les aventures singulières 1982 — Псы / Les chiens 1983 — L’homme blessé 1983 — Причуды Артура / Les lubies d’Arthur 1984 — Le seul visage 1985 — Des aveugles 1986 — Мои родители / Mes parents 1987 — Vous m’avez fait former des fantômes 1988 — Гангстеры / Les gangsters 1988 — Мальва-девственник / Mauve le vierge 1988 — L’image de soi, ou l’injonction de son beau moment 1989 — Без ума от Венсана / Fou de Vincent 1989 — L’incognito 1990 — Другу, который не спас мне жизнь / A l’ami qui ne m’a pas sauvé la vie 1991 — Le protocole compassionnel 1991 — Mon valet et moi 1991 — Порок / Vice

Посмертные издания 1992 — Cytomégalovirus, journal d’hospitalisation 1992 — L’homme au chapeau rouge 1992 — Le paradis 1993 — Photographies 1994 — Vole mon dragon 1994 — La piqûre d’amour et autres textes suivi de La chaire fraîche 1995 — Lettres d’Egypte : du Caire à Assouan, 19.. 1997 — Enquête autour d’un portrait (sur Balthus) 1997 — La photo, inéluctablement 2001 — Le mausolée des amants 2008 — Articles intrépides 2011 — Hervé Guibert, photographe 2013 — Lettres à Eugène. Correspondance 1977–1987 Источник библиографии: Hervé Guibert. The Mausoleum of Lovers = Le mausolée des amants / Translated from the French by Nathanaël. — New York: Nightboat Books, 2014. — P. 584. — ISBN 978-1-937658-22-9. Для книг, изданных в России, указаны русскоязычные названия.

Ссылки

• [www.herveguibert.net/index.php Мемориальный сайт Эрве Гибера] (фр.)
• [leseditionsdeminuit.fr/f/index.php?sp=livAut&auteur_id=1421 Краткая биография] (фр.) на сайте издательства «Минюи»

Отрывок, характеризующий Гибер, Эрве

С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.