Глаголев, Нил Александрович

Нил Александрович Глаголев
Дата рождения:	3 декабря (21 ноября) 1888(1888-11-21)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	2 июля 1945(1945-07-02) (56 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Страна:	Российская империя, СССР
Научная сфера:	математика
Место работы:	Московский университет
Альма-матер:	Московский университет
Известен как:	автор работ по номографии
Награды и премии:

Нил Александрович Глаголев (1888—1945) — советский учёный, математик-геометр.

Биография

Его отец, действительный статский советник Александр Николаевич Глаголев, уроженец Пскова, окончил физико-математический факультет Московского университета и всю свою жизнь посвятил любимому делу — преподаванию математики; в Москве преподавал в частной гимназии Креймана. Мать Нила Александровича, Евгения Михайловна (1859—1934), окончила с золотой медалью гимназию в Калуге, где её отец был профессором словесности духовной академии и главным редактором газеты «Калужские ведомости». Она прекрасно владела тремя европейскими языками и, предполагая поступить на медицинские курсы в Петербурге, изучила латинский язык и выдержала экзамен за мужскую гимназию, но замужество помешало её поступлению на медицинские курсы. Евгения Михайловна сама дала начальное образование всем своим детям (12 человек) и из двенадцати детей все, кроме одного, умершего в юности, получили высшее образование.

Нил Александрович был шестым ребенком в семье. До десятилетнего возраста учился дома, затем поступил в первый класс 6-й Московской гимназии. Проявляя наибольшую склонность к математике, он в то же время любил и интересовался историей и литературой и эту любовь сохранил до конца своих дней; его продолжали занимать вопросы русской истории и тогда, когда он был уже известным профессором математики. Ещё он увлекался театром, имея большие актерские данные. Позднее, когда он был студентом, скульптор Голубкина, близко знавшая семью Глаголевых, неоднократно приглашала его вступить в любительскую труппу в Зарайске, но он не решился выступать на сцене.

Нил Александрович был в 8-м классе гимназии, когда после скоропостижной смерти отца (1906) материальное положение семьи резко изменилось, и Нил Александрович вынужден был зарабатывать на своё содержание. Поступив после окончания гимназии на физико-математический факультет Московского университета, он на протяжении всех лет учёбы давал частные уроки. В доме Глаголевых в то время царила «математическая атмосфера»; старшая сестра и два брата тоже были математиками, и по вечерам велись на математические темы беседы, переходившие нередко в горячие споры. В 1911 году за участие в студенческих волнениях Нил Александрович Глаголев был исключён из университета, ему было запрещено проживать в Москве; пришлось временно выехать в Тульскую губернию.

В 1912 году по одновременному ходатайству его матери и физико-математического факультета ему было разрешено держать выпускные экзамены экстерном, после чего он был оставлен профессором Д. Ф. Егоровым при университете для подготовки к профессорскому званию. В это же время он слушал лекции в Народном университете им. Шанявского и участвовал там в семинаре по геометрии, организованном профессором Б. К. Млодзеевским.

Сразу же после окончания университета началась его педагогическая работа: профессор А. К. Власов, заведовавший в то время кафедрой высшей математики в коммерческом институте, пригласил Н. А. Глаголева туда в качестве преподавателя. В этом институте, позже переименованном в институт Карла Маркса, а затем в институт народного хозяйства имени Г. В. Плеханова, Н. А. Глаголев проработал на технологическом и электротехническом факультетах до 1934 года — сначала в качестве ассистента, затем доцента, профессора и заведующего кафедрой.

С 1916 года Нил Александрович начал работать в Московском университете и прошёл в нём путь от ассистента до профессора, доктора физико-математических наук. В университете он читал лекции по аналитической, начертательной, проективной геометрии, специальные курсы по геометрии (теория вурфов, геодезическое отображение многообразий), руководил семинаром по синтетической геометрии и номографии, был консультантом в номографическом бюро при институте математики и механики. В 1931–1945 годах — профессор кафедры высшей геометрии и топологии механико-математического факультета.

С 1930 года сотрудничал в Московском энергетическом институте. Здесь он заведовал кафедрой математики на теплоэнергетическом и теплотехническом факультетах. При этой кафедре Глаголев организовал семинар по номографии. Участники семинара делали доклады по капитальным сочинениям по номографии Оканя  (фр.) и Соро (Sorreau); участниками семинара был выпущен номографический атлас под редакцией Н. А. Глаголева, а Д. И. Перепёлкиным был сделан перевод книги Швердта «Практическая номография» (Л., Гос. науч.-тех. изд., 1932). Труды семинара были напечатаны двумя отдельными сборниками — в 1935 и в 1939 годах.

Серьёзное внимание Н. А. Глаголев уделял среднему образованию. Ещё студентом он бесплатно преподавал математику на Пречистенских рабочих курсах, преподавал и в 3-м московском реальном училище, директором которого был профессор Л. К. Лахтин.

Затем, с 1938 года, вёл семинары в городском педагогическом институте, в институте усовершенствования учителей; читал популярные лекции для учителей и для учащихся выпускных классов; был одним из инициаторов математических олимпиад, председателем математической секции Наркомпроса.

В 1926 году женился на выпускнице Высших женских курсов Прасковье Никитичне Поповой. У Нила Александровича и Прасковьи Никитичны было двое детей — сын и дочь. Прасковья Никитична также преподавала геометрию в высшей школе, работая под руководством профессора С. П. Финикова.

Осенью 1930 года Глаголев был командирован Институтом математики Московского университета в Германию. По приглашению Мизеса, директора Берлинского института прикладной математики, он сделал доклад о методе построения номограмм при помощи созданной им теории вурфов. Доклад был принят очень хорошо и Нилу Александровичу предложили напечатать его целиком в «Zeitschrift für Angewandte Mathematik und Mechanik». В Гёттингене Н. А. Глаголев познакомился с крупнейшими немецкими математиками Гильбертом, Курантом, Ландау и Вейлем, лекции которого по аксиоматике, представляли для Глаголева особый интерес.

Доктор физико-математических наук (1935).

Скончался от наследственной стенокардии в расцвете творческих сил. Задуманная им большая работа по созданию целого ряда учебников для высшей и средней школы осталась незавершенной.

Научные работы

Научные работы Н. А. Глаголева относятся к различным областям геометрии, но наибольший интерес представляют его работы по проективной геометрии и номографии — как теоретической, так и прикладной:

• Глаголев Н. А. Курс номографии. — 2-е изд.. — Высшая школа, 1961.
• Теоретические основы номографии. — ГТТИ, 1934; 2-е изд. 1936 (Также: Travaux du Bureau scientifique nomographique de Moscou / résumé par le professeur Nil Glagoleff / Paris: Gauthier-Villars, 1935).
• Проективная геометрия. — ОНТИ, 1936
• Начертательная геометрия. — ОНТИ, 1936

Под его редакцией вышли «Справочник по номографии»(ОНТИ, 1937) и «Учебный атлас по номографии».

Номограммы, конструкции которых были подготовлены совместно с С. В. Бахваловым, применялись в военно-морском флоте, зенитной артиллерии, оборонявшей Москву в 1941–1942 годах.

Тема кандидатской диссертации: «Совместное изгибание двух связанных поверхностей».

Тема докторской диссертации: «Метод подвижного трехгранника и его применение к задачам классической дифференциальной геометрии».

Для средней школы он подготовил учебник «Элементарная геометрия». — Учпедгиз (Планиметрия, 1944, Стереометрия, 1945); ранее им был переработан и дополнен учебник геометрии А. П. Киселёва — Учпедгиз, 1937.

Литература

• Бахвалов С. В. Нил Александрович Глаголев. — М.: Изд-во Московского университета, 1961.
• Бахвалов С. В. [www.mathnet.ru/links/400742a6e88771e98acf886cbc4c6fa8/rm7035.pdf Нил Александрович Глаголев (1888—1945) (некролог)] // УМН. — 1946. — Т. 1. — Вып. 2(12). — С. 43—47

Ссылки

• [letopis.msu.ru/peoples/2229 Летопись Московского университета]

Отрывок, характеризующий Глаголев, Нил Александрович

– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.