Гломбиньский, Станислав

Стани́слав Я́нович Гломбиньский
польск. Stanisław Głąbiński
Место рождения:	Сколе, Королевство Галиции и Лодомерии, Австро-Венгрия, сейчас Украина
Место смерти:	Харьков, Украинская ССР, СССР
Научная сфера:	экономика, право
Учёная степень:	доктор наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Львовский университет им. Яна Казимира
Известен как:	последний министр иностранных (внешних) дел Королевства Польского

Стани́слав Я́нович Гломби́ньский (польск. Stanisław Głąbiński, 25 февраля 1862 года, Сколе, Австро-Венгрия — 14 августа 1941 года, Харьков, СССР) — польский экономист, юрист, педагог, публицист, общественный и государственный деятель.

Биография

Научная карьера

• Учился в средней школе в Самборе.
• Изучал право на факультете во Львовском университете им. Яна Казимира.
• 1887 г. — защита кандидатской диссертации.
• 1888 г. — лекции по социальной экономике во Львовском университете им. Яна Казимира.
• 1888 г. — защита докторской диссертации. Работы в области экономики: понятие финансовой науки (1889) и денежная реформа в Австрии (1890)
• 1892 г. — назначен доцентом, а в 1895 году профессором Львовского университета им. Яна Казимира.
• 1889—1890 гг. — декан юридического факультета Львовского университета им. Яна Казимира.
• 1908—1909 гг. — ректор Львовского университета им. Яна Казимира.

Политическая карьера

• C 1890 — ведущий активист партии Национальной Демократии Польши. Назначен главным редактором «Народной газеты».
• 1902—1918 гг. — член австрийского государственного совета.
• С 1904 г. — член Галицкого сейма.
• С 1907 г. — президент Польского Кола (польск. Kolo Polskie, польский кружок).
• С 1910 г. — президент объединённой (австрийской и венгерской) палаты депутатов. Установил тесное сотрудничество с политиками, представляющими Национальную лигу, в первую очередь, с Яном Павликовским и Станиславом Грабским.
• В январе 1911 г. был назначен министром в кабинете премьер-министра Рихарда фон Бинерта. При выполнении обязанностей начальника этого отдела внёс большой вклад в развитии железнодорожной администрации в Галиции.
• В октябре 1918 года отправился в Варшаву, приняв предложение работать министром иностранных дел в правительстве Юзефа Свежиньского. Разработаны правила проведения выборов в Сейме Республики Польши, к которому выборы намечены на 26 января 1919 г.
• 1919 г. — член Законодательного Сейма со списка народных представителей Национально-демократического союза (польск. Zwiazek Ludowo-Narodowy, то есть Национально-демократическая партия).
• Вскоре стал президентом Верховного Совета Национально-Демократического союза и председателем закрытого собрания этой партии.
• В мае 1923 г. от имени Национально-демократического союза подписал соглашение с Польской партией людей «Пяст», что привело к созданию правоцентристской рады Винцента Витоса. Гломбиньский участвовал в ней заместителем и министром духовных дел и народного просвещения.
• 1928—1935 гг. — сенатор Польской Республики, председатель Национальной партии.

Вторая мировая война

В начале сентября 1939 года Станислав Гломбиньский был эвакуирован из Львова вместе с представителями правительства в Румынию. Через несколько дней он вернулся во Львов, где оставил своего 14-летнего сына (тоже Станислава; в будущем также известного публициста и журналиста).

Арестован НКВД 18 ноября 1939 года в г. Снятын возле польско-румынской границы. Был доставлен во Львов, где после слушания был отправлен в тюрьму «Бригидки». В начале 1940 года его перевели в Лубянку г. Москва. Сидел в одной камере с видным деятелем Бунда Виктором Альтером, поэтом Владиславом Броневским и крупным учёным раввином Мозесом Шорром. Приговорён к 8 годам за попытку пересечь границу и умер в тюрьме в Харькове в период с 12 июля по 14 августа 1941 года. Официально зарегистрированной причиной смерти было «старческое бессилие».

Из жизни

Является учеником Карла Менгера.

Брат Станислава Гломбиньского, Владислав, также был юристом. Участник битвы при Капоретто и битвы при Пьяве. Погиб 17 июня 1918 года у реки Пьяве на севере Италии в Первой мировой войне.

Частичная библиография

• Stanisław Głąbiński — Pojęcie nauki skarbowej, z drukarni Schwarza i Trojana, 1889 (63 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Wykład nauki skarbowej, 1894 (525 стр.)
• Leon Biliński, Stanisław Głąbiński — System ekonomii społecznej, Nakładem Księgarni Gubrynowicza i Schmidta, 1894 (695 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Idea samodzielności a finanse Galicyi, 1902 (35 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Ogólne zasady i historya ekonomiki społecznej, tom 1: Ekonomika społeczna, Z Drukarni Pillera i Ski, 1905 (382 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Samodzielność finansowa Galicyi, Towarzystwo wydawnicze, 1906 (70 стр.)
• Alexander Raciborski, Stanisław Głąbiński — La question Ruthène en Galicie, Agence Polonaise de Presse, 1911 (54 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Nauka skarbowości: z dodatkiem o skarbowości Austryi i Galicyi, Z drukarni "Słowa Polskiego" we Lwowie pod zarz. Józefa Ziembińskiego, 1911 (657 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Wykład ekonomiki społecznej: wraz z zarysem polityki ekonomicznej i z historyą ekonomiki, Tow. Nauczycieli Szkół Wyższych, 1913 (233 стр.)
• Ludwik Finkel, Stanisław Głąbiński — Historya monarchii austryacko-węgierskiej oraz wiadomości polityczne i społeczne, Tow. Nauczycieli Szkół Wyższych, 1915 (86 стр.)
• Antoni Peretiatkowicz, Stanisław Głąbiński — Encyklopedia prawa obowiązującego w Polsce, tom 1: Ustrój skarbowy Rzeczypospolitej Polskiej, Fiszer i Majewski Księgarnia Uniwersytecka, 1926 (125 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Teorja ekonomiki narodowej, Tow. Wydawnictwo "Ateneum", 1927 (446 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Ekonomika narodowa, Tow. Wydawnictwo "Ateneum", 1928 (434 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Narodowa Polityka ekonomiczna, Tow. Wydawnictwo "Ateneum", 1928 (434 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Emigracja i jej rola w gospodarstwie narodowem, Wydawnictwo Naukowego Instytutu Emigracyjnego i Kolonjalnego, 1931 (20 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Odkąd Polska jest państwem niepodległem?, 1931 (38 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Sprawa ruska na Ziemi Czerwieńskiej, 1937 (64 стр.)
• Stanisław Głąbiński — Wspomnienia polityczne, Drukarni i Księgarni Sp. Z O. ODP, 1939 (3 тома, 559 стр.; переиздано в 2007)

Ссылки

• Stanisław Głąbiński (syn) — W cieniu ojca, Warszawa 2001, Wyd.KiW, ISBN 83-05-13207-2
• [www.lwow.com.pl/rocznik/prawo39-45.html A. Redzik, Wydzial Prawa Uniwersytetu Lwowskiego w latach 1939—1945]

Отрывок, характеризующий Гломбиньский, Станислав

– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал: