Экономика (наука)

Экономика (от др.-греч. οἰκονομία, буквально — «искусство ведения домашнего хозяйства») — совокупность общественных наук, изучающих производство, распределение и потребление товаров и услуг. Экономическая действительность является объектом экономических наук, которые подразделяются на теоретические и прикладные.

Теоретическое направление также называют экономической теорией — рассматривает особенности процесса обмена, распределения, выбора способа использования ограниченных ресурсов.

Прикладная экономика Ещё в IV веке до н. э. Ксенофонт написал произведение под названием «Домострой» (др.-греч. "Οἰκονομικός"), переведённое Цицероном на латынь как лат. Oeconomicus. Всеобщее признание термин получил после того как был употреблен в заглавии труда Джона Стюарта Милля «Основы политической экономии» (1848 г. англ. «Principles of Political Economy»).

Как самостоятельная наука экономика выделилась в XVIII веке с выходом в свет книги Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов» (распространённое название «Богатство народов») в 1776 году. Однако по замечанию Йозефа Шумпетера, внутреннюю логику экономических явлений понимали и до Адама Смита, но на интуитивном, преднаучном уровне.

Функции экономической науки

Экономическая наука выполняет следующие функции:

• Познавательная
• Практическая
• Прогностическая
• Мировоззренческая
• Методологическая
• Идеологическая
• Критическая
• Теоретическая

Объекты экономической науки

По масштабу области исследования экономическая наука делится на микроэкономику, изучающую деятельность фирм, домохозяйств, обособленных производств и макроэкономику, изучающую национальное хозяйство в целом. В последние годы в научной литературе также используются понятия «наноэкономика» (изучает деятельность индивидуальных экономических субъектов), мезоэкономика (отрасли, регионы), интерэкономика (мировая экономика) и мегаэкономика (мировое хозяйство).

Задачи современной экономики

Центральной темой экономики, как науки, является противоречие между безграничностью потребностей людей и ограниченностью ресурсов для их удовлетворения. Каждая экономическая система сталкивается с необходимостью совершать определённые основные виды выбора. Среди них наиболее важны следующие: какие товары производить, как их следует производить, кто и какую работу должен выполнять, и для кого предназначены результаты этой работы. Необходимость каждого из этих выборов продиктована ограниченностью ресурсов.

Что производить

Для простоты допустим экономическую систему, в которой существуют только два альтернативных товара, например, автомобили и образование. Для многих студентов жизнь без машины — это жертва, совершаемая ради получения образования. Аналогично происходит в экономической системе в целом — не может быть обеспечено достаточно автомобилей и образования, чтобы удовлетворить всех и каждого. Необходимо выбирать — принимать решения, в каких количествах какой продукт производить.

Невозможность произвести столько товаров, сколько людям хотелось бы, есть следствие редкости ресурсов, используемых для выпуска этих товаров. Даже для того, чтобы произвести простейшие изделия, нам придётся скомбинировать множество ресурсов. Природные ресурсы — это все, что можно использовать в производстве в натуральном состоянии, без обработки, например, плодородные земли, площадки для строительства, лес, материалы. Так, для изготовления стола требуется древесина, гвозди, клей, молоток, пила, труд плотника, маляра и так далее. Для удобства эти ресурсы обычно группируют как факторы производства. Труд включает в себя все мускульную и интеллектуальную деятельность людей. Капитал представляет все производительные ресурсы, которые созданы людьми: инструменты, машины, инфраструктуру, а также нематериальные активы (интеллектуальный капитал). Землёй считают все природные ресурсы, используемые в производстве (руда, воздух, вода и т.п.)

Производительные ресурсы, используемые в одном месте, не могут в то же самое время использоваться и в другом месте. Даже то время, которое студенты проводят в аудитории, готовясь к экзаменам, могло бы представлять собой производительный ресурс, если бы студенты вместо подготовки к экзаменам занимались работой на заводе. Поскольку производство использует ресурсы, которые могли бы быть использованы где-то в другом месте, то производство любого товара влечёт за собой потерю возможности производить другой товар. Альтернативная стоимость товара или услуги — это стоимость, измеренная с точки зрения потерянной возможности заниматься наилучшей из доступных альтернативных деятельностей, требующей того же самого времени или тех же ресурсов. Альтернативная стоимость может быть выражена через деньги.

Как производить

Почти для любого товара или услуги существует несколько способов производства. Автомобили, например, можно делать на высоко автоматизированных фабриках с огромным количеством капитального оборудования и относительно малым количеством труда, но их можно делать и на малых предприятиях, использующих большое количество труда и только некоторые станки общего назначения. Автомобили «Форд» изготавливается первым способом, а «Лотус» — вторым. То же самое можно сказать и об образовании. Экономике можно учить в маленьком классе, где один преподаватель у доски работает с двадцатью студентами, но этот же предмет можно изучать с применением компьютерных технологий дистанционного обучения одновременно для сотен студентов.

Эффективность — главный критерий при принятии решения о том, как производить. В обыденной речи слово эффективность означает, что производство идёт с минимальными затратами, усилиями и потерями. Экономисты пользуются более точным определением. Термин экономическая эффективность обозначает такое положение дел, при котором невозможно произвести ни одного изменения, более полно удовлетворяющего желаниям одного человека, не нанося при этом ущерба удовлетворению желаний другого человека. Эффективность, определяемая таким способом, иногда называется эффективностью Парето, по имени итальянского экономиста Вильфредо Парето. Если существует способ улучшить ваше положение, не нанося никому ущерба, то проходить мимо такой возможности бессмысленно (неэффективно). Если у меня есть авторучка, которой я в данный момент не пользуюсь, и вам эта ручка нужна, то было бы расточительством с вашей стороны покупать себе собственную ручку. Гораздо эффективнее будет дать вам мою ручку взаймы; это улучшает ваше положение и не ухудшает моего. Когда существует способ улучшить положение обеих сторон, то не пользоваться такой возможностью — это расточительство. Вы одолжите мне велосипед, а я одолжу вам волейбольный мяч. Если я не очень часто катаюсь на велосипеде, а вы не очень часто играете в волейбол, то нам обоим невыгодно покупать эти вещи.

Эффективность в производстве — это такая ситуация, в которой при данных производительных ресурсах и существующем уровне знаний невозможно произвести большее количество одного товара, не жертвуя при этом возможностью произвести некоторое количество другого товара.

Кто и какую работу должен выполнять: Общественное разделение труда

Вопрос о том, кто и какую работу должен выполнять, связан с организацией общественного разделения труда. Может ли каждый человек быть универсальным — фермером утром, портным — днем и поэтом — вечером? Или люди должны работать вместе, обмениваться товарами и услугами и специализироваться в разных работах? Экономисты отвечают на этот вопрос, исходя из того, что кооперация более эффективна. Она позволяет любому данному числу людей произвести больше, чем если бы каждый из них работал в одиночку. Три вещи делают кооперацию ценной: совместная работа, обучение в процессе деятельности и сравнительное преимущество.

Совместная работа позволяет сделать то, что в одиночку делать долго или вообще невозможно. Примером могут служить рабочие, разгружающие объёмистые тюки с грузовика. Тюки такие большие, что один рабочий может с трудом волочить его по земле, или вообще не может сдвинуть тюк с места, не распаковывая его. Двум людям, работающим независимо, пришлось бы потратить на разгрузку несколько часов. Однако если они будут работать вместе, они смогут поднимать тюки и укладывать их в штабеля на складе.

Работа может требовать выполнять разные работы, используя разные умения. На мебельном заводе, например, некоторые рабочие управляют производственным оборудованием, другие работают в офисе, а остальные занимаются покупкой материалов. Даже если все рабочие начинают с равными способностями, каждый из них постепенно улучшает своё умение выполнять какую-то работу, которую он часто повторяет. Обучение в процессе деятельности, таким образом, превращает рабочих средней производительности в специалистов, в результате чего создаётся высокопроизводительная бригада.

Когда работник уже обладает некими специальными навыками, то разделение труда произойдет в соответствии со сравнительными преимуществами — возможностью выполнять работу или выпускать товар по относительно меньшей альтернативной стоимости.

Для кого производить

Эффективность в распределении. Вопрос «для кого?» имеет непосредственное отношение к эффективности. Распределение любого данного количества блага может быть улучшено посредством обмена, в результате которого предпочтения нескольких людей будут удовлетворены более полно. До тех пор, пока возможен обмен существующих благ, такой, что некоторые люди могут удовлетворить свои желания, не нанося ущерба другим людям, эффективность в распределении может быть улучшена, даже если суммарное количество благ остаётся неизменным.

Эффективность в распределении и эффективность в производстве — это два аспекта общего понятия экономической эффективности. Если брать в расчёт оба аспекта, то окажется, что зависимость между распределением и эффективностью не ограничивается только теми случаями, в которых суммарное количество благ неизменно. Дело обстоит так, потому что правила распределения влияют на образ действий субъектов производства. Например, от правил распределения зависит предложение производственных ресурсов, потому что большинство людей зарабатывает на жизнь продажей своей рабочей силы и других факторов производства коммерческим фирмам, и количество этих факторов, которые они поставляют, зависит от величины обещанного им вознаграждения. Другая причина состоит в том, что правила распределения влияют на предпринимательские стимулы. Некоторые люди могут напряжённо работать в поиске новых методов производства, даже если они и не ожидают за это материального вознаграждения, но не все люди таковы.

Справедливость в распределении. На практике вопрос справедливости часто доминирует над эффективностью в дискуссиях о распределении. Согласно концепции равенства, все люди, по самому факту принадлежности к человечеству, заслуживают того, чтобы получить порцию товаров и услуг, производимых экономикой. Существует много вариантов этой теории. Некоторые полагают, что весь доход и богатство должны распределяться поровну. Другие считают, что люди имеют право на «минимально необходимый» уровень дохода, но что всякий излишек свыше этого уровня должен распределяться на основе уже других стандартов. Существует также мнение, что определённые блага, — услуги, пища и образование — должны распределяться поровну, в то время как другие товары могут распределяться не поровну.

Альтернативная точка зрения, имеющая много приверженцев, состоит в том, что справедливость зависит от самого механизма распределения. Исходя из этой точки зрения, должны быть соблюдены определённые принципы, такие, как право частной собственности и отсутствие расовой и половой дискриминации. Если эти принципы соблюдены, то любое возникшее на их основе распределение считается приемлемым. Равенство возможностей, с этой позиции, важнее, чем равенство доходов.

Позитивная и нормативная экономическая теория

В западной литературе проводится чёткая грань между вопросами эффективности и справедливости. Эффективности большее внимание уделяется в позитивной экономической теории, которая имеет дело с фактами и реальными зависимостями. Дискуссии же о справедливости составляют большую часть нормативной экономической теории, то есть той отрасли науки, которая выносит суждения о том, хороши или плохи конкретные экономические условия и политика.

Нормативная экономическая теория имеет отношение не только к проблеме справедливости в распределении продукта. Оценочные суждения также возможны по поводу оставшихся трёх основных видов выбора, совершаемого каждой экономической системой: при принятии решения о том, что производить, будет ли справедливым разрешить производство табака и алкогольных напитков, и в то же время запретить производство марихуаны и кокаина? При совершении выбора «как производить» возможно ли позволить людям работать в опасных или вредных условиях, или труд в этих условиях должен быть запрещён? Решая, кто и какую работу будет выполнять, справедливо ли ограничивать доступ к различным видам работы на основе возраста, пола или расы? Нормативные проблемы охватывают все стороны экономики.

Позитивная теория, не предлагая никаких оценочных суждений, фокусирует своё внимание на процессах, в результате исследования которых люди получают ответы на четыре основных экономических вопроса. Эта теория анализирует действие экономики, влияние определённых институтов и политических действий на экономическую систему. Позитивная наука прослеживает связи между фактами, ищет измеримые закономерности в происходящих процессах.

Координирование экономических выборов

Для того, чтобы экономика функционировала, она должна обладать неким способом для координирования выборов миллионов людей о том, что им производить, как производить, кто и какую работу должен выполнять, и для кого производится продукт. Существует два основных способа осуществления координации:

• стихийный порядок, в котором индивидуумы приспосабливают свои действия к условиям, основываясь на информации и стимулах их непосредственного окружения;
• иерархия, в которой индивидуальные действия подчинены инструкциям центральной власти.

В экономической теории главным примером действия стихийного порядка является координирование решений в процессе рыночной активности. Рынок — это любое взаимодействие, в которое вступают люди для торговли друг с другом. Несмотря на широкое многообразие форм, у всех рынков есть одна общая черта: они представляют информацию и стимулы, которые нужны людям для принятия решений.

Как покупателям необходима информация о длине очередей, чтобы координировать свои действия, так и участники рыночного процесса нуждаются в информации о редкости и альтернативной стоимости различных товаров и факторов производства. Рынки передают информацию в основном в форме цен. Если товар или фактор производства становится более редким, то его цена растёт. Рост цен даёт потребителям сигнал, что нужно экономить этот товар, а производители начинают стремиться производить больше этого товара. Предположим, например, что открытие нового способа применения платины привело новых покупателей на рынок. Платина становится более редкой, чем раньше по отношению к резко возросшему спросу. Конкурентная борьба за этот ресурс приводит к росту его цены. Этот факт несёт «послание»: нужно экономить платину, там где это возможно, а кроме того необходимо увеличить добычу платины. Или, наоборот, предположим, что новая технология понизила затраты на производство платины. Информация об этом мгновенно распространяется на рынке в форме более низкой цены. В этом случае люди увеличивают использование платины, а производители этого металла перебросят часть своих ресурсов в производство других, более необходимых благ.

В дополнение к знаниям о том, как использовать ресурс наилучшим образом, людям также нужны стимулы, чтобы они действовали на основе этой информации. Рынки, опять же, с помощью цен, осуществляют мощное стимулирование продажи благ и производительных ресурсов именно там, где эта продажа будет происходить по наиболее высокой цене; ценовые стимулы также заставляют людей стремиться покупать товары по низким ценам. Соображения прибыли заставляют менеджеров улучшать методы производства и разрабатывать товары, удовлетворяющие запросам потребителей. Рабочие, которые работают там, где их производительность наиболее высока, и не проходят мимо новых возможностей, получают самую высокую зарплату. Потребители, которые хорошо информированы и тратят свои деньги расчётливо, живут более комфортабельно при данном бюджете.

Адам Смит, которого часто называют отцом экономической науки, видел в достижении на рынке стихийного порядка основание процветания и прогресса. В знаменитом разделе своей книги «Богатство народов» он назвал рынки «невидимой рукой», раздающей людям именно те экономические роли, которые они могут играть лучше всех. По сей день понимание огромного значения рынков как средства координирования выборов остаётся основной чертой экономического мышления.

Иерархия и власть. Рынки — важное, но не единственное средство осуществления экономической координации. Наиболее важные тому примеры — решения, принимаемые внутри частных фирм и правительственных учреждений. Следует заметить, что «невидимая рука» осуществляет управление рыночной экономикой (это так называемое бесструктурное управление), а это значит, что действие «невидимой руки» носит субъектный характер, то есть решения по изменению цен принимаются конкретными людьми, а не «невидимой рукой».

В иерархической системе порядок устанавливается не через спонтанные (точнее, независимые) действия обособленных индивидуумов, а посредством директив, которые менеджеры направляют своим подчинённым (так называемое структурное управление). Цены обычно не играют большой роли в передаче информации. Вместо цен действуют различные статистические данные, доклады, инструкции и правила. Материальные стимулы, такие, как премии и повышения, воздействуют на подчинённых, но эти премии имеют мало общего с рыночными ценами. Для служащих основным стимулом к подчинению менеджерам является тот факт, что они согласились на эту субординацию, как на условие их вступления в организацию.

Хотя коммерческие фирмы и правительственные учреждения внутренне организованы как иерархии, они общаются друг с другом на рынках. Таким образом, рынки и иерархии играют взаимодополняющие роли в осуществлении экономической координации. Некоторые экономические системы базируются в основном на рынке, другие — на иерархии. Например, в системах с централизованным планированием, таких, как в бывшем СССР, особое значение имеет центральная власть. Рыночные системы, такие, как Соединённые Штаты, в значительной степени действуют на основе стихийного порядка (хотя это не совсем точное определение, ибо стихия — процесс неуправляемый). Но ни одна экономика не пользуется исключительно одним способом координации. Оба подхода широко изучаются как макроэкономикой, так и микроэкономикой. И рынок, и иерархия власти не являются совершенными механизмами, в связи с чем объектом экономики являются такие категории, как провал рынка и провал государства.

В последнее время не принято разделять эти способы координации. Плановая экономика и рыночная экономика — две части одной экономической системы. Так, в рыночной экономике сплошь и рядом используется директивное (структурное) управление и планирование. И наоборот, при плановой экономике существует такое понятие как цена, и через неё регулируется межотраслевой баланс.

Политическая экономия

Такое название экономической теории было введено французом Антуаном Монкретьеном, до использования термина в советской экономической науке он широко применялся в XVIII—XIX веках.

Марксизм

C точки зрения политэкономии экономика является:

• базисом — производственными отношениями
• народным хозяйством, включая отрасли
• наукой, изучающей оба предыдущих пункта

Экономика как совокупность общественных отношений, является базисом для развития общества. Любой способ производства выражается через систему производственных отношений. В политэкономии внимание уделяется способу соединения непосредственного производителя со средствами производства, собственности на средства производства. Производственные отношения закрепляются в законах, неизбежно тесное взаимодействие экономики и политики.

Мнения

• По мнению нобелевского лауреата по экономике Фридриха фон Хайека:

У экономической науки есть курьезная задача — показывать людям, сколь мало на деле знают они о том, что, как им кажется, они умеют создавать.

Оригинальный текст (англ.)  

The curious task of economics is to demonstrate to men how little they really know about what they imagine they can design.

— Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. [www.libertarium.ru/l_lib_conceit_05 Глава пятая.]

• В ноябре 2008 года королева Великобритании Елизавета II, посещая Лондонскую школу экономики, спросила у экономистов, как они «проглядели» возможность банковского кризиса, «почему никто не смог предвидеть это»? Группа ведущих специалистов направила королеве письмо, в котором извинилась за неумение предсказать финансовый кризис. Главной причиной провала названа «нехватка коллективного воображения у ярчайших умов как в Великобритании, так и по всему миру, которое бы помогло понять риски существующей системы в целом».
• Профессор МГИМО, доктор экономических наук В. Ю. Катасонов считает, что экономика, строго говоря, наукой не является::

Любопытные факты

• По данным аналитической группы «Диссернет», из примерно 3500 фальсифицированных диссертаций, защищенных в России в 2014-2015 гг., около 40% относится к экономике, что далеко опережает все другие научные направления по количеству фальсификаций.

См. также

• Экономика России
• Экономическая наука в России
• Экономика СССР
• Электронная экономика
• Инновационная экономика
• Гравитационная модель
• Народное хозяйство
• Экономическая социология
• Экономическая история
• Экономическая теория
• Централизованное компьютерное управление плановой экономикой

Ссылки

• Гневашева В. А. [www.zpu-journal.ru/zpu/2005_2/Gnevasheva/18.pdf Прогнозирование экономики: понятия и история] // Знание. Понимание. Умение. — 2005. — № 2. — С. 141-144.
• [www.cemi.rssi.ru/emm/home.htm Журнал «Экономика и математические методы»]
• [vocable.ru/ Национальная экономическая энциклопедия]
• [ru-news.ru/ekon.php «Русские Новости» — новости экономики]
• [www.ebload.ru/ Электронная библиотека бизнес книг по экономике]
• [economics.wideworld.ru Электронный ресурс по экономике]
• [elibrary.ru/rubric_titles.asp?rcode=060000 Российские и зарубежные экономические журналы] на портале eLibrary.ru
• [www.scholar.ru/catalog.php?topic_id=88 Статьи по экономике из научных библиотек]
• J. M. Keynes. [www.marxists.org/reference/subject/economics/keynes/general-theory/index.htm The General Theory of Employment] (англ.) Interest and Money, 1936
• [www.allmath.ru/appliedmath.htm Электронная библиотека по экономике, теории активных систем и менеджменту].
• [www.allmath.ru/macro.htm Макроэкономика]. Электронные книги по макроэкономике.
• [allmath.ru/micro.htm Микроэкономика]. Электронные книги по микроэкономике.
• [allmath.ru/finance.htm Финансовая математика]. Финансовая математика — электронные книги.
• [ecsocman.edu.ru/ Федеральный образовательный портал «Экономика. Социология. Менеджмент.»]
• [eup.ru/ Образовательный портал «Экономика. Управление. Право»]

Литература

• Абалкин Л. И. Собственность, хозяйственный механизм, производительные силы // Экономическая наука современной России. — 2000. — № 5. — С. 52—53.
• Ананьин О. Экономическая наука: как это делается и что получается? // [elibrary.ru/title_about.asp?id=7715 Вопросы экономики]. — 2004. № 3. — С. 149—153.
• Баумоль У. Чего не знал Альфред Маршалл: вклад ХХ столетия в экономическую теорию // Вопросы экономики. — 2001. — № 2. — с. 73—107.
• [institutiones.com/download/books/399-oksfordskiy-slovar.html Бизнес: Оксфордский толковый словарь]. — М.: Прогресс-Академия, 1995. — 752c.
• Гальперин В. М., Игнатьев С. М., Моргунов В. И. Микроэкономика. Т. 1. — СПб: Экономическая школа, 1994. — 349 с.
• Гудвин Н. Р. и др. Микроэкономика в контексте. — М.: РГГУ, 2002. — 636 с.
• Макконел К. Р., Брю С. Л. [institutiones.com/download/books/805-economics.html Экономикс]: Принципы, проблемы и политика: в 2-х т. — Таллин: А. О. «Реферато», 1993.
• Маршалл А. Принципы экономической науки. В 3-х т. — М.: Прогресс-Универс, 1993.
• Некипелов А. Д. О теоретических основах выбора экономического курса в современной России //Экономическая наука современной России. — 2000. — № 5.
• Основы экономической теории. Политэкономия. — М.: Изд. УРСС, 2003. — 528 с.
• Робинсон Дж. Экономическая теория несовершенной конкуренции. — М.: Прогресс, 1986. — 472 с.
• Румянцева Е. Е. Новая экономическая энциклопедия. 3-е изд. — М.: ИНФРА-М, 2008. — 824 с.
• Самуэльсон Пол, Вильям Нордхаус. Экономика = Economics. — 18-е изд. — М.: Вильямс, 2006. — 1360 с. — ISBN 0-07-287205-5.
• Современная экономика. — Ростов н/Д: Изд-во «Феникс», 1996. — 608 с.
• Ходжсон Дж. Привычки, правила и экономическое поведение // Вопросы экономики. — 2000. — № 1. — С. 39-55.
• Швери Р. Теория рационального выбора: универсальное средство или экономический империализм? // Вопросы экономики. — 1997. — № 7. — С. 35—52.
• Шиобара Т. Марксистский взгляд на нынешнюю российскую экономику // Экономическая наука современной России. — 2002. — № 2. — С. 101—114.
• Simon H. Reason in Human Affairs. — Oxford: Basil Blackwell, 1983.

Коды в системах классификации знаний

• УДК 33
• Государственный рубрикатор научно-технической информации (ГРНТИ) (по состоянию на 2001 год): [www.gsnti-norms.ru/norms/common/doc.asp?0&/norms/grnti/gr06.htm 06 ЭКОНОМИКА. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ НАУКИ]

Отрывок, характеризующий Экономика (наука)

Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.