Гобсек

Гобсек
Gobseck
Жанр:	Повесть
Автор:	Оноре де Бальзак
Язык оригинала:	французский
Дата первой публикации:	1830
Текст произведения в Викитеке

«Гобсе́к» (нидерл. Gobseck — Живоглот) — произведение французского писателя Оноре де Бальзака, написанное в 1830 году и впоследствии вошедшее в собрание сочинений «Человеческая комедия».

Сюжет

Историю ростовщика Гобсека стряпчий Дервиль рассказывает в салоне виконтессы де Гранлье — одной из самых знатных и богатых дам в аристократическом Сен-Жерменском предместье. Её дочь Камилла выказывает расположение молодому графу Эрнесту де Ресто. Когда он уходит, виконтесса упрекает свою дочь, ведь Эрнест беден и происходит из незнатного рода. Дервиль решает раскрыть истинное положение дел. Свой рассказ он начинает издалека. Когда Дервиль был бедным безработным студентом, он познакомился в дешёвом пансионате с ростовщиком Гобсеком. Из всех соседей старик поддерживает контакты только с Дервилем, с которым он делится своими циничными представлениями о жизни и рассказывает случаи из практики.

Окончив учёбу, Дервиль устраивается на должность стряпчего в адвокатское агентство. Однажды ему выпала возможность выкупить заведение. С этим предложением он обращается к Гобсеку. Ростовщик соглашается дать нужную сумму, но берёт с него процент, вместо того, чтобы по дружбе одолжить деньги без процента. Это он объясняет тем, что избавляет его от чувства долга перед ним. За пять лет Дервиль полностью оплачивает долг.

Однажды блестящий граф Максим де Трай упросил Дервиля свести его с Гобсеком, но ростовщик наотрез отказался дать ссуду человеку, у которого долгов на триста тысяч, а за душой ни сантима. Тогда де Трай приводит Гобсеку свою любовницу — графиню де Ресто. Та, купившись на наигранные страдания подлого любовника, соглашается на кабальные условия договора.

После ухода любовников к Гобсеку врывается муж графини с требованием вернуть заклад. Дервиль предлагает решить вопрос миром, а Гобсек советует графу передать всё своё имущество надежному человеку путём фиктивной продажной сделки: это якобы единственный способ спасти от разорения хотя бы детей. Граф принимает совет и начинает с помощью Дервиля осуществлять эту операцию, выбрав в качестве конфидента самого Гобсека.

Дервиль, так и не получив встречной расписки о фиктивности сделки, узнает, что граф де Ресто тяжело болен. Графиня, чувствуя подвох, делает все, чтобы не допустить стряпчего к мужу. К этому моменту графиня уже убедилась в подлости Максима де Трая и порвала с ним. Она столь ревностно ухаживает за умирающим мужем, что многие склонны простить ей прежние грехи — на самом деле она только хочет получить наследство. Граф, который не в силах добиться встречи с Дервилем, хочет передать документы старшему сыну — но жена отрезает ему и этот путь, лаской воздействовуя на мальчика. В последней страшной сцене графиня молит о прощении, но граф остается непреклонен. В ту же ночь он умирает, а на следующий день в дом являются Гобсек и Дервиль. Их глазам предстает жуткое зрелище: в поисках завещания графиня учинила настоящий разгром в кабинете, не обращая внимания на присутствие покойника. Заслышав шаги чужих людей, она бросает в огонь бумаги, адресованные Дервилю, — имущество графа тем самым безраздельно переходит во владение Гобсека.

К концу жизни скупость Гобсека обращается в манию — он ничего не продаёт, боясь продешевить. В его доме скапливается огромное количество испорченной еды. Ростовщик сдаёт в наём особняк, а лето проводит по-барски — в своих новых поместьях. На все мольбы Дервиля сжалиться над раскаявшейся графиней и её детьми он отвечает, что несчастье — лучший учитель. Пусть Эрнест де Ресто познает цену людям и деньгам — вот тогда можно будет вернуть ему состояние. Узнав о любви Эрнеста и Камиллы, Дервиль еще раз отправляется к Гобсеку и застаёт старика при смерти. Все своё богатство старый скряга завещает своей дальней родственнице, назначив попечителем Дервиля, а замок графа отписывает сыну графа Эрнесту.

В заключение Дервиль сообщает, что Эрнест де Ресто в скором времени обретёт утраченное состояние. Виконтесса соглашается, что молодому графу надо быть очень богатым: только в этом случае мадемуазель де Гранлье сможет выйти за него замуж.

Гобсек

Уже при первой встрече с Дервилем он был глубоким стариком весьма примечательной внешности — с «лунным ликом», жёлтыми, как у хорька, глазами, острым длинным носом и тонкими губами. О прошлом его почти ничего неизвестно, но ясно, что он многое видел и пережил. Сам он утверждает, что жизненные трудности и горести укрепляют человека, делают его невосприимчивым к новым проблемам. В повести есть предположение, что Гобсек в молодости был буканьером, то есть пиратом. Из-за присущей ему скупости и непреклонности Гобсека прозвали «человек-вексель», «золотой истукан». Раз в неделю он встречался с другими крупными ростовщиками. Ростовщики поделили сферы влияния (кому кого обслуживать) — Гобсек считается очень уважаемым и обслуживает аристократию, «золотую молодёжь», актёров и прочих прожигателей жизни. Не раз его приятели пытались провести его, но он всегда изящно выходил из этих ситуаций. Его взгляды на жизнь весьма циничны.

Миром правит золото, а золотом правит ростовщик.

Экранизации

• 1936 — «Гобсек», СССР, режиссёр Константин Эггерт.
• 1987 — «Гобсек», СССР, Молдова-фильм, режиссёр Александр Орлов.

Ссылки

[lib.ru/INOOLD/BALZAK/gobsek.txt Оноре де Бальзак. Гобсек]

Отрывок, характеризующий Гобсек

Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…