Дворец Голестан

Не следует путать с дворцом «Гюлистан» в Азербайджане.

Голестан (перс.: کاخ گلستان, также Мраморный дворец) — дворец в Тегеране, музей. «Голестан» дословно означает «дворец роз».

Дворец был построен во время правления Тахмаспа I (1524—1576), однако постоянно перестраивался в течение XVIII—XIX вв. Наибольший вклад в строительство Голестана внесли Карим-хан Зенд (1750—1779), Ага Мухаммед-хан Каджар (1742—1797), который сделал Тегеран своей столицей, и Насреддин-шах (1848—1896), который похоронен на территории дворцового комплекса.

Дворец-музей Голестан условно разделен на 7 частей, в которые входят около 20 зданий: Антропологический музей, Бриллиантовый зал, Акс-хане (музей фотографии), Хоуз-хане (портретная галерея), Негар-хане (картинная галерея), павильон Шамс-ул-Эманех и Мраморный тронный зал.

В экспозиции музея представлены керамика различных эпох, работы по камню и металлу, ткани и гобелены, музыкальные инструменты, бытовая и праздничная одежда, обувь, оружие и всяческие принадлежности. Кроме того, здесь расположена крупная библиотека.

Центральным и наиболее значимым помещением дворца является Мраморный тронный зал (Айван-и-Тахт-и-Мармар), выстроенный в 1806 по приказу Фетх Али-шаха. Зал использовался для официальных приемов, а в 1925 в нем прошла коронация шаха Резы Пехлеви. Зал богато украшен росписями, фресками, зеркалами, мрамором и плиткой и резьбой по дереву. Сохранившийся до наших дней трон, сделанный из йездского желтого мрамора, является вершиной иранской архитектуры.

Шамс-ул-Эманех (переводится как «дом солнца») — пожалуй, самое впечатляющее здание дворца. Оно представляет собой павильон с двумя ярко раскрашенными башнями, а также бассейн перед ним. Павильон был построен к 1867 г. и оказался редким экземпляром удачного смешения восточной и западной архитектуры.

Из Европы Насреддин-шах привез идею создать картинную галерею и музеи европейского типа. В 1870-х гг. в Голестане были открыты две картинные галереи: в Хоуз-хане были вывешены картины европейских художников (в основном портреты), закупленные Насреддином и его предшественниками, а в Негар-хане — работы иранских художников. В XX веке коллекция Негар-хане была поделена между другими тегеранскими музеями, однако и сейчас в ней можно посмотреть картины художников каджарской эпохи.

См. также

• Дворец Саадабад
• Дворец Ниаваран

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 1422 [whc.unesco.org/ru/list/1422 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/1422 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/1422 фр.]

Ссылки

[www.golestanpalace.ir/ Официальный сайт]

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Дворец Голестан

– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.