Деги, Мишель
Поделись знанием:
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| Мишель Деги | |
| фр. Michel Deguy | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: | |
| Направление: | |
| Жанр: | |
| Язык произведений: | |
| Премии: |
Большая национальная поэтическая премия (1989), Большая премия сообщества французских писателей (2000), Большая поэтическая премия Французской Академии (2004) |
Мише́ль Деги́ (фр. Michel Deguy, 25 мая 1930, Париж) — французский поэт, эссеист, переводчик, литературный организатор.
Содержание
Биография
В 1962—1987 — член редакционного совета крупнейшего парижского издательства Галлимар, с 1977 издает журнал «[fr.wikipedia.org/wiki/Po%26sie Поэзия]» (получивший в 1997 премию Дидро), председатель Международного философского коллежа (1989—1992), председатель Дома писателей (1992—1998), член Академии Малларме, почётный профессор Университета Париж VIII (Сен-Дени).
Дочь - актриса Мари-Армель Деги.
Творчество и признание
Кроме книг напряженно-интеллектуальной лирики «Бойницы» (1959), «Стихи с полуострова» (1961), «Желоба» (1964), сборников стихов и прозы «Образы» (1969), «Ответный дар» (1981), ему принадлежат развернутые теоретические эссе «Мир Томаса Манна» (1962), «Гробница Дю Белле» (1973), «Брачная машина, или Мариво» (1982), «Поэзия не одинока: Краткий курс поэтики» (1988), «Энергия отчаяния, или О продолжении поэтики любыми средствами» (1998), «Поэтический разум» (2000). Деги — переводчик Сапфо, Данте, Гонгоры, Гёльдерлина, Норвида, Хайдеггера, Целана, Лесама Лимы, Вадима Козового (в соавторстве с Жаком Дюпеном), современных американских поэтов (выпустил в соавторстве с Жаком Рубо антологию «21 американский поэт», 1980). Составитель философских сборников «Рене Жирар и проблема зла» (1982), «На тему "Шоа"» (1990, о документальном фильме Клода Ланцмана) и др. Ему присуждены Большая национальная поэтическая премия (1989), Большая премия сообщества французских писателей (2000), Большая поэтическая премия Французской Академии (2004). Стихи и эссе Деги переведены на английский, немецкий, итальянский, испанский, португальский, польский, венгерский, японский и другие языки мира.
Произведения
- Les Meurtrières (1959)
- Fragments du cadastre (1960, Премия Фенеона)
- Poèmes de la presqu'île (1962)
- Le Monde de Thomas Mann (1962)
- Biefs (1964)
- Actes (1965)
- Ouï dire (1965)
- Figurations (1969)
- Tombeau de du Bellay (1973)
- Reliefs (1975)
- Jumelages suivi de Made in USA (1978)
- Donnant donnant (1981)
- La Machine matrimoniale ou Marivaux (1982)
- Gisants (1985)
- Brevets (1986)
- Choses de la poésie et affaire culturelle (1987)
- La poésie n’est pas seule (1987)
- Le Comité (1988)
- Arrêts fréquents (1990)
- Axiomatique Rosace (1991)
- Aux Heures d’affluence (1993)
- À ce qui n’en finit pas (1995)
- L’énergie du désespoir (1998)
- La Raison poétique (2000)
- L’Impair (2001)
- Spleen de Paris (2001)
- Poèmes en pensée (2002)
- Un homme de peu de foi (2003)
- Sans retour (2004)
- Au jugé (2004)
- Travaux avant réouverture (2006)
- Le sens de la visite (2006)
- Desolatio (2007)
- Réouverture après travaux (2007)
- L’état de la désunion (2010)
- Écologiques (2012)
- La Pietà Baudelaire (2012)
Сводные издания
- Poèmes 1960—1970. Paris: Gallimard, 1973
- Poèmes II 1970—1980. Paris: Gallimard, 1986
- Gisants / Poèmes III, 1980—1995. Paris: Gallimard, 1998
- Donnant Donnant, poèmes 1960—1980. Paris: Gallimard, 2006
- Comme si comme ça - Poèmes 1980-2007. Paris: Gallimard, 2012
На русском языке
- Из сборника «Стихотворения»/ Пер. В.Козового// Новые голоса. Стихи современных французских поэтов. М.: Прогресс, 1981, с.137-152.
- Сравнение — не доказательство// Сегодня, 1994, № 129, 12 июля.
- Отсутствие. Переправа через Лету// Сегодня, 1995, № 179. 21 сентября.
- Нигдейя// Новое литературное обозрение, 1995, № 16, с.59-68.
- [Стихи]/ Пер. В.Козового//Семь веков французской поэзии. СПб: Евразия, 1999, с.668-669.
- «Сделать что-нибудь вместе с Вадимом…» [Памяти Вадима Козового]// Новое литературное обозрение, 1999, № 39, с.207-209.
- Морис Бланшо «Ожидание забвение»// [www.blansho.net.ru/lib/ar/author/578]
- Стихотворения I—III. М.: ОГИ, 2005.
- Ватто// Пространство другими словами. Французские поэты XX века об образе в искусстве. СПб: Изд-во Ивана Лимбаха, 2005, с. 291—304.
- Посвящается Айги// Дети Ра, 2006, № 11 ([www.detira.ru/arhiv/25_2006/degi.php]).
- Поль Селан. 1990// Пауль Целан: Материалы, исследования, воспоминания. М.: Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 2007, с. 14-28.
О нём
- Quignard P. Michel Deguy. Paris: Seghers 1975.
- Loreau M. Michel Deguy, la poursuite de la poésie toute entière. Paris: Gallimard, 1980.
- Bishop M. Michel Deguy. Amsterdam: Rodopi, 1988.
- Moussaron J.-P. La Poésie comme avenir. Montréal; Grenoble: Le griffon d’argile, 1991.
- Le poète que je cherche à être/ Yves Charnet, ed. Paris: Belin; Table ronde, 1996.
- Volat H. Harvey R. Les écrits de Michel Deguy: Bibliographie, 1960—2000. Paris: IMEC, 2002.
- Michel Deguy: l'allégresse pensive/ Martin Rueff, ed. Paris: Belin, 2007
- Макуренкова С. Мишель Деги// Французская литература 1945—1990. М., 1995, с.502-513.
- Дубин Б. Мишель Деги: поэзия как поэтика// Он же. На полях письма: Заметки о стратегиях мысли и слова в XX веке. М.: Emergency Exit, 2005, с.117-122.
Напишите отзыв о статье "Деги, Мишель"
Ссылки
- [micheldeguy.pbwiki.com (фр.)]
- [www.remue.net/cont/deguy.html (фр.)]
- [www.maulpoix.net/deguy (фр.)]
- [poezibao.typepad.com/poezibao/2006/08/michel_deguy.html (фр.)]
- [www.pourpoesie.net/ Сайт журнала Поэзия]
- [france.poetryinternationalweb.org/piw_cms/cms/cms_module/index.php?obj_id=2043 Переводы] стихов М. Д. (англ.)
Отрывок, характеризующий Деги, Мишель
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
