Die Hand die verletzt

Die Hand die verletzt
Эпизод сериала «Секретные материалы»
Миссис Пэддок в момент убийства Джим Осбери змеёй
Основная информация
Номер серии	Сезон 2 Эпизод 14
Режиссёр	Ким Мэннэрс
Автор сценария	Глен Морган, Джеймс Вонг
Код производителя	2X14
Дата показа	27 января 1995
Приглашённые актёры
Сьюзан Бломмэрт (миссис Филис Пэддок) Дэн Батлер (Джим Осбери) Хизер МакКомб (Шэннон Осбери) П. Линн Джонсон (Дэбора Браун) Шон Джонстон (Пит Калканьи Трэвис МакДональд (Дэйв Дюран) Мишель Гуджер (Барбара Осбери) Ларри Массер (шерифа Джон Оукс) Фрэнки Чиниж (Джерри Томас) Лора Харрис (Андреа) Даг Абрахамс (Пол Витарис)
Хронология серий
◄ Неотразимый Свежие кости ►
Список эпизодов

Die Hand die verletzt (буквально с немецкого — Ранящая рука;К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) в русском переводе распространены названия «Длань наказующая» и «Карающая рука») — четырнадцатый эпизод второго сезона сериала «Секретные материалы». В данном эпизоде Скалли и Малдер расследуют смерть подростка, обнаруженного в лесу возле города Милфорд Хэйвен в штате Нью-Гемпшир с вырванными сердцем и глазами. Подозревая деятельность сатанинского культа, агенты выясняют, что несмотря на его существование, опасность исходит не от него. Эпизод принадлежит к типу «монстр недели» и не связан с «мифологией сериала», заданной в пилотной серии.

Премьера эпизода состоялась 27 января 1995 года на телеканале FOX. Серия получила преимущественно хорошие отзывы от критиков, а в 2013 году была поставлена журналом «Empire» на четвёртое место в списке лучших эпизодов сериала по версии издания.

Сюжет

В старшей школе города Милфорд Хэйвен, штат Нью-Гемпшир, группа инициативных учителей встречается, чтобы обсудить проведение различных социальных мероприятий. Присутствующие на встрече взрослые сначала занимают консервативную позицию, сомневаясь стоит ли школьникам делать постановки мьюзиклов «Бриолин» или «Иисус Христос — суперзвезда», однако когда встреча заканчивается, они вместе произносят сатанинскую молитву.

Позже ночью, группа учащихся отправляется в лес, чтобы заняться черной магией. Эксперимент приводит к тому, что начинают происходить необъяснимые вещи, вроде вырывающегося из земли огня, звуков демонических голосов или кишащих на месте ритуала крыс. На следующий день одного из подростков, Джерри Томаса, находят с вырванными сердцем и глазами. Прибывшие на место преступления Малдер и Скалли узнают от местных жителей, что дети своими ритуалами выпустили на волю демонические силы. Эта теория подпитывается странными происшествиями, такими, как падающие с неба лягушки и вода в школьном питьевом фонтанчике, закручивающаяся при сливе в обратную сторону.

Найдя подростков, присутствовавших во время ритуала, при помощи обрывка книжной страницы со штампом библиотеки, агенты выясняют, что подростки всего лишь хотели произвести впечатление на девушек и не знают, что произошло. Обнаруживается, что неизвестная агентам учительница на замену, миссис Пэддок, хранит в своем столе глаза и сердце жертвы. Школьный учитель и член культа, Джим Осбери, подозревает одного из своих коллег в том, что это он убил мальчика, но остальные верят, что это была некая внешняя сила. У падчерицы Осбери, Шэннон, на уроке естествознания во время препарирования зародыша свиньи случается галлюцинация и истерика. На встрече с Малдером и Скалли девочка говорит, что когда мать уходила, её отчим проводил в их доме оккультные ритуалы, включавшие изнасилование и оплодотворение её и её младшей сестры, а также приношение в жертву детей, которые родились от этих актов. Она утверждает, что её сестра в конечном счёте сама стала одной из принесенных в жертву. Мать Шеннон отрицает, что Шэннон когда-либо была беременна и говорит, что младшая дочь скончалась в возрасте 8 недель.

Когда Шэннон остается в школе после занятий, чтобы пересдать лабораторную по препарации свиного эмбриона, миссис Пэддок берет её браслет, а затем использует его как часть заклинания, приводящего к тому, что Шэннон перерезает себе вены. Когда на место прибывают агенты, во раската грома и отключения света Пэддок незаметно крадет ручку Скалли. Малдер отправляется в дом к Осбери, где проникает в подвал, оформленный как храм сатаны. Внезапно выясняется, что Джим Осбери стоит рядом с ним. Осбери рассказывает, что когда узнал от остальных членов сатанинского культа об их намерениях обвинить его падчерицу в убийстве и надругательстве над телом Джерри Томаса, он решил сознаться Малдеру в деятельности культа. Он подтверждает воспоминания Шэннон о ритуалах, но отрицает сексуальные домогательства, говоря, что её подчищенная память заполнила пустоты сенсациями из телевизора. Он также говорит, что члены секты проводили одни ритуалы и игнорировали другие при общем молчаливом одобрении. Тем временем Скалли, находясь в школе, изучает преподавателей и, в частности, миссис Пэддок, и обнаруживает, что никто не знает о том, кто она и кто её нанял, а учитель которого она заменила, заболел крайне редкой и необычной болезнью. Пэддок имитирует звонок Малдеру от имени Скалли с просьбой о помощи. Когда агент, приковав Осбери в подвале, уходит, в помещение проникает гигантская змея, которая съедает Осбери. Миссис Пэддок, довольно улыбаясь, открывает глаза, которые выглядят как змеиные.

Малдер приезжает в школу, где Скалли утверждает, что не вызывала его. Пэддок имитирует побои, обвинив в нападении группу из трёх сотрудников школы-членов культа. Те, в свою очередь, убеждены, что им необходимо принести жертву и нападают на Малдера и Скалли. Оттащив агентов в душевые, они собираются совершить ритуальное убийство, но Пэддок заставляет сектантов убить самих себя. Малдер и Скалли освобождаются от своих пут и обнаруживают, что миссис Пэддок пропала, оставив им сообщение «Пока. Было приятно с вами поработать» на классной доске.

Производство

Сценарий

"Это был забавный эпизод до того момента как у девочки произошёл эмоциональный срыв. После этого эпизод неожиданно стал жутким и очень мрачным. Это были классические Глен и Джим, а приглашённые звезды блестяще, блестяще исполнили свои роли. Очень хороший, крепкий эпизод, который, казалось, больше относится к жанру фильмов ужасов. Но всё получилось благодаря Малдеру и Скалли». — Крис Картер о тональности эпизода.

Сценарий для «Длани наказующей» был написан Гленом Морганом и Джеймсом Вонгом, которые также выступили в качестве исполнительных продюсеров. Первоначально эпизод появился из идеи Глена Моргана снять сцену, где бы змея пожирала человека. Создатель сериала Крис Картер описал эпизод как «сказку-предостережение об игре с огнём и вещами, которые бывают больше и хуже, чем вы можете себе представить». Он также восторженно отозвался о намеренном смешении тонов повествования: когда эпизод начинается чуть ли не с комической сцены, в которой учительский комитет читает сатанинские молитвы, а потом с неба падают лягушки, однако постепенно сюжет становится все более и более мрачным. После съёмок этого эпизода Морган и его соавтор Джеймс Вонг оставили съемочную команду «Секретных материалов», чтобы продюсировать другой сериал — «Космос: Далёкие уголки», и строчка, написанная миссис Пэддок на школьной доске («Пока. Было приятно с вами поработать»), относилась также к команде, с которой они проработали два года. Их творческий дуэт вернулся в «Секретные материалы» в четвертом сезоне.

Высшая школа имени Кроули получила название в честь британского оккультиста и поклонника обрядов Алистера Кроули. Персонажи Дебора Браун и Пол Витарис получили имена в честь наиболее активных интернет-фанатов сериала. Пола Витарис также писала рецензии на эпизоды шоу для журнала «Cinefantastique», начиная с третьего сезона. Название эпизода, в свою очередь, взято из молитвы, которую произносят члены учительского комитета в начале эпизода, и буквально переводится с немецкого как «ранящая рука».

Съёмки

«Die Hand die verletzt» стал режиссёрским дебютом на съёмочной площадке «Секретных материалов» для Кима Мэннэрса, который впоследствии срежиссировал множество эпизодов сериала. Изначально планировалось, что съёмками займется другой режиссёр, но план сорвался, и был нанят Мэннэрс. Съёмочная группа к этому назначению отнеслась с опаской, так как Мэннэрс придерживался режиссёрской школы Стивена Кеннела. Кеннел считал, что сценаристы и режиссёр должны работать вместе: заниматься подбором актёров, выбирать натуру и снимать эпизод. В то время данный подход к рабочему процессу, по словам Моргана, воспринимался скептически, однако именно Морган в значительной степени способствовал утверждению Мэннэрса в качестве режиссёра эпизода.

Для съёмок падения дождя из лягушек в одной из сцен продюсеры решили использовать настоящих земноводных, которых бросали с небольшого расстояния. По словам Картера, «игрушечные лягушки смотрелись слишком плохо на экране и не прыгали по команде». Змея, спускающаяся по ступеням, доставила много трудностей съёмочной группе, так как животное некрасиво падало на пол после того, как соскальзывало со ступеней. Актер Дэн Батлер боялся змеи до такой степени, что во время съёмок сцены в подвале не мог говорить. Природный страх актера помог команде гримёров сэкономить на искусственном поте.

Анализ

Роберт Ширман и Ларс Пирсон в книге «Wanting to Believe: A Critical Guide to The X-Files, Millennium & The Lone Gunmen» высказали предположение, что эпизод является пародией на религиозные организации, в частности те, в которых прихожане являются верющими лишь на словах. Однако эта пародия, по мнению авторов, перевёрнута с ног на голову, так как объектом изображения являются не стереотипичные христиане, а люди, поклоняющиеся Сатане. Ширман и Пирсон сравнили миссис Пэддок с дьяволом, прибывающим в Милфорд Хэйвен, чтобы «дать взбучку» всем тем, кто верует, лишь тогда, когда им это выгодно.

Тодд ван дер Верфф, обозреватель издания «The A.V. Club» отметил, что одним из лейтмотивов эпизода являются двери. В начале серии, во время молитвы из-под двери выбивается свет; миссис Пэддок во время убийства людей также прячется за дверью своего кабинета; отдельное внимания создателей уделено двери в подвал дом Джима Осбери, где проводились сатанинские ритуалы и где был убит сам Джим. Ван дер Верфф описал это, как концепцию «открытия дверей в другой мир и допуск древнего зла — в наш».

Эфир

«Die Hand die verletzt» вышел в эфир на канале Fox 27 января 1995 года. По шкале Нильсена эпизод получил рейтинг 10,7 балла с 18-процентной долей, что означает, что из всех телевизоров в домохозяйствах США, 10,7 процентов работало во время премьеры, и 18 процентов из их числа были настроены на просмотр «Секретных материалов». Таким образом, примерное количество зрителей, увидевших премьеру эпизода, оценивается в 10,2 миллиона домохозяйств и свыше 17,7 миллиона человек.

Отзывы

«Die Hand die verletzt» получил преимущественно хорошие отзывы от критиков. «Entertainment Weekly» присвоил эпизоду «A-» (3,75 балла по 4-балльной шкале), отметив, что «Малдер и Скалли, по большей части, находятся в стороне в этом чокнутом, злом [эпизоде], забитом ошеломляющими изображениями и ироническими комментариями». Журнал похвалил актёрскую игру Бломмэрт, назвав её «сочно дьявольской».

Пол Корнелл, Мартин Дэй и Кит Топпинг в книге «X-Treme Possibilities» дали эпизоду преимущественно позитивную оценку, но раскритиковали концовку. Дэй восторженно оценил темы эпизода: «потерю веры… злоупотребление ритуалами [и] подавление памяти», отдельно похвалив закрутку сюжета. Однако, по его мнению, у эпизода отсутствует твёрдая концовка, и кем на самом деле является миссис Пэддок так и остаётся нераскрытым. Корнелл по отношению к этому моменту был ещё более критичен, сказав, что подобное отсутствие ответа «в шоу, озабоченном их поисками» является «беспокоящим».

Тодд ван дер Верфф присвоил эпизоду высший балл «A», назвав его «хорошим примером движения шоу в несколько ином направлении, но по-прежнему остающимся, по большому счёту, тем же шоу». Он также назвал эпизод «развлекательным и жутким», полным «больного юмора» и «ужасающих картин». Критик особенно выделил концовку, написав, что «редко когда Малдера и Скалли легко обводят вокруг пальца, но здесь это происходит и выглядит как ещё более удачная больная шутка». Ширман и Пирсон также присудили эпизоду высший балл (пять звёзд), хорошо оценив юмор создателей и их выпад в сторону религиозных организаций.

Ник де Семлен и Джеймс Уайт, обозреватели журнала «Empire», в 2013 году присвоили «Длани наказующей» четвёртое место в списке лучших эпизодов шоу, описав серию как «всесторонне тёмный и жуткий эпизод». Кэти Андерсон, колумнист журнала «Cinefantastique», назвала сцену, в которой Шэннон галлюцинирует, видя оживший эмбрион поросёнка, и истошно кричит, «пятым самым пугающим моментом» в «Секретных материалах». Журналистка «PopMatters», Конни Оугл, включила сатанинский учительский комитет в список лучших «монстров недели», написав, что «не надо переходить дорогу учителям, поклоняющимся Сатане, но при этом есть и более злопамятные силы, которые можно раздражить».

Литература

• Paul Cornell, Martin Day, Keith Topping. X-Treme Possibilities. — Virgin Publications, Ltd, 1998. — ISBN 0-7535-0228-3.
• Robert Shearman, Lars Pearson. Wanting to Believe: A Critical Guide to The X-Files, Millennium & The Lone Gunmen. — Mad Norwegian Press, 2009. — ISBN 0-9759446-9-X.
• Ted Edwards. X-Files Confidential. — Little, Brown and Company, 1996. — ISBN 0-316-21808-1.
• Frank Lovece. The X-Files Declassified. — Citadel Press, 1996. — ISBN 0-8065-1745-X.
• Brian Lowry. The Truth is Out There: The Official Guide to the X-Files. — Harper Prism, 1995. — ISBN 0-06-105330-9.
• Louisa Gradnitzer, Todd Pittson. X Marks the Spot: On Location with The X-Files. — Arsenal Pulp Press, 1999. — ISBN 1-55152-066-4.

Ссылки

• Die Hand die verletzt (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Die Hand die verletzt

Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…