Пайпер Мару

Пайпер Мару Piper Maru
Эпизод сериала «Секретные материалы»
Человек, заражённый вирусом «чёрного масла»
Основная информация
Номер серии	Сезон 3 Эпизод 15
Режиссёр	Роб Боуман
Автор сценария	Крис Картер, Фрэнк Спотниц
Код производителя	телеканал FOX
Дата показа	9 февраля 1996
Приглашённые актёры
Митч Пиледжи (Уолтер Скиннер) Николас Ли (Алекс Крайчек) Роберт Клотье (Кристофер Йохансен) Ари Соломон (Готье) Кимберли Ангер (Джон Готье)
Хронология серий
Список эпизодов

«Пайпер Мару» (англ. «Piper Maru») — 15-й эпизод 3-го сезона сериала «Секретные материалы», главные герои которого — агенты ФБР Фокс Малдер (Дэвид Духовны) и Дана Скалли (Джиллиан Андерсон) — расследуют сложно поддающиеся научному объяснению преступления, называемые «Секретными материалами».

В данном эпизоде Малдер и Скалли расследуют причины таинственной болезни, которой подверглась команда французского судоподъёмного корабля, занимавшегося поиском загадочных обломков бомбардировщика времён Второй мировой войны. Следствие сталкивает Малдера с его бывшим напарником Алексом Крайчеком — ныне торговцем секретной информацией с украденной им ранее стримерной кассеты. Параллельно, Уолтер Скиннер не даёт закрыть уголовное дело об убийстве Мелиссы Скалли, и сам становится жертвой покушения. Эпизод позволяет более подробно раскрыть так называемую «мифологию сериала», заданную в пилотной серии. «Чёрное масло» (также известное как «вирус чёрного масла» и «чёрный рак»), впервые появляющееся в эпизоде, в дальнейшем стало центральным объектом для одной из основных сюжетных линий сериала.

Премьера «Пайпер Мару» состоялась 9 февраля 1996 года на телеканале FOX. В США серия получила рейтинг домохозяйств Нильсена, равный 10,6, который означает, что в день выхода серию посмотрели примерно 16,44 миллиона человек.

Сюжет

Французское судоподъёмное судно «Пайпер Мару» находит в Тихом океане обломки самолёта времён Второй мировой войны. Водолаз Готье, опустившийся на дно для обследования находки, с ужасом видит в кабине живого пилота, в глазах которого пробегает некая чёрная жидкость. Когда Готье возвращается на поверхность, то он спокоен и молчалив, но чёрная жидкость уже пробегает у него в глазах.

В Вашингтоне Уолтер Скиннер, пригласив Дану Скалли в свой кабинет, говорит ей, что дело ФБР об убийстве её сестры было приостановлено из-за недостатка доказательств, несмотря на то, что на месте преступления убийца бросил пистолет. Скиннер обещает Скалли лично пересмотреть дело, но та разочарованно уходит.

Малдер рассказывает Скалли о «Пайпер Мару», который встал на якорь там же, где ранее корабль «Талапус» возможно поднял обломки НЛО, а команда «Пайпер Мару» в полном составе была помещена в военно-морской госпиталь Сан-Диего с тяжёлыми радиационными ожогами. Прибыв в Сан-Диего, агенты узнают, что из всей команды был здоров только Готье, который уже выписался. На корабле агенты обнаруживают следы чёрного масла на поверхности водолазного костюма Готье, судоходную карту с надписью «Зевс Фабер» и видеозапись погружения, на которой видны обломки фюзеляжа P-51. Тем временем, Готье возвращается к себе домой и что-то упорно ищет. Когда приходит его жена, безмолвный Готье передаёт ей чёрное масло через взгляд.

Скалли навещает старого знакомого её отца — коммандера Кристофера Йохансона, пытаясь узнать у него о сбитом самолёте. Йохансон признаётся, что в молодости был отправлен с экипажем подлодки «Зевс Фабер» на поиски сбитого бомбардировщика. После того как многие члены команды стали страдать и умирать от радиационных ожогов, а капитан упорно отказывался уйти из района, на подлодке начался бунт, в результате которого выяснилось, что капитан также был под влиянием «чёрного масла». Малдер приходит домой к Готье, который не помнит ничего с момента погружения. Найдя у водолаза письмо от судоподъёмного брокера «Д. Калленчук», Малдер отправляется в офис фирмы, где женщина по имени Джеральдин говорит ему, что «Мистер Калленчук отсутствует». Малдер наблюдает за офисом, и после того как туда врываются несколько вооружённых французов, отправляется за сбежавшей Джеральдин в Гонконг. Вместе с ними летит и жена Готье.

В Гонконге Малдер узнаёт, что Джеральдин работает посредником при продаже государственных секретов. Приковав её к себе наручниками, Малдер тащит женщину в офис её компании, где сталкивается с вооружённым Крайчеком, который торгует информацией со стримерной кассеты, отобранной им ранее у Скиннера. Крайчек выталкивает Джеральдин в коридор, где её убивают внезапно прибывшие французы. Крайчек сбегает через окно, а Малдер, едва успев отсоединить наручники, сбегает за ним. В это время в коридор заходит жена Готье, и яркая вспышка оставляет французов лежащими на полу с тяжёлыми радиационными ожогами на коже.

В Вашингтоне несколько мужчин намекают Скиннеру в кафе, чтобы он оставил дело Мелиссы Скалли в покое, намекая на угрозу его жизни. Скиннер отказывается, и на другой день, в этом же кафе, в него стреляет Луис Кардинал — бывший напарник Крайчека и убийца Мелиссы Скалли.

Малдер настигает Крайчека в аэропорту и заставляет отдать ему стримерную кассету с зашифрованными секретами. Крайчек соглашается сделать это по возвращении в Вашингтон, где, по его словам, в камере хранения и лежит кассета. Когда Крайчек идёт в туалет, туда же заходит и жена Готье, и чёрное масло переходит в Крайчека.

Создание

Замысел и сценарий

Идея эпизода родилась у создателя сериале Криса Картера из двух визуальных образов. С самого начала сериала Картер хотел сделать эпизод, в котором водолаз находил бы на дне океана обломки военного самолёта времён Второй мировой войны с живым пилотом внутри, и черно-белый флэшбек, действие которого бы происходило на подводной лодке. Режиссёр эпизода, Роб Боуман, поделился с Картером своим опытом дайвинга, поддержав идею «чего-то жуткого», находящегося под водой. Картер также хотел вернуться к теме документов «Маджестик-12», которой сериал в последний раз касался в эпизоде «Скрепка».

По признанию Фрэнка Спотница, соединить все эти элементы в один сценарий — было весьма непростой задачей. Работать над сценарием к «Пайпер Мару» Спотниц начал сразу после того, как закончил работу над более ранним эпизодом третьего сезона «731». Из-за отсутствия бумаги под рукой в тот момент Спотниц сделал первые наброски сценария на полях журнала во время авиарейса из Миннеаполиса, среди которых были идеи расследования убийства Мелиссы Скалли и новое появление Крайчека.

Название эпизода было выбрано в честь старшей дочери Джиллиан Андерсон — Пайпер Мару — родившейся во время съёмок второго сезона. Персонаж Готье получил своё имя в честь Дэвида Готье — мастера спецэффектов сериала.

Съёмки и пост-производственный период

Съёмки сцены на дне океана океане осуществлялись в баке для воды размерами примерно 7х4х4 метра, в котором находилась копия фюзеляжа P-51 Mustang. Водолазный костюм был предоставлен судоподъёмной компанией, которая также предоставила своё судно для съёмок соответствующих сцен.

По сценарию, Боуману надо было снять трогательную сцену, где Скалли вспоминает о том, как играла с сестрой в детстве. Для этого Боуман попросил Андерсон изобразить грусть, глядя на дерево, как будто оно было её сестрой. Для мотивации актрисы режиссёр пообещал, что расскажет «всем, кому только можно, что [Андерсон] так великолепно отреагировала на дерево». Боуман также переснял концовку эпизода, так первоначальный вариант, в котором Малдер и Крайчек проходят мимо камеры, счёл неэффективным. Вместо этого Боуман взял план только одного Крайчека, идущего прямиком на камеру, отметив, что «Ник прыгнет под грузовик, если будет думать, что сцена от этого будет лучше смотреться». Кстати, имя Николаса Ли было намеренно не указано в начальных титрах, чтобы сохранить интригу.

Эффект «чёрного масла» был добавлен в пост-производственный период. Дэвиду Готье и его ассистентам пришлось экспериментировать с техническими жидкостями, чтобы создать «правильную» смесь. В итоге, «чёрное масло» стало смесью нефти и ацетона, что, по мнению Готье, сделало субстанцию «более шаровидной». Техник по спецэффектам Мэтт Бек наложил изображение жидкости на видеоряд, закруглив его по форме глаз актёров. Первым появившимся на экране носитель чёрного масла стал пилот в кабине бомбардировщика на дне океана. Исполнитель роли, Роберт Майер, отвечал за стройку декораций, эту эпизодическую роль назвал «свершившейся давней мечтой». Пока снималась сцена, актёр был вынужден два часа находиться под водой и дышать через регулятор.

По словам Джиллиан Андерсон, эпизод стал для неё эмоционально трудным, так как её персонажу требовалось «вытянуть кое-что из прошлого». Совмещение прошлых и текущих переживаний Скалли было непросто отобразить на экране, но Андерсон с удовольствием взялась за эту задачу. Позднее, Ким Мэннэрс, режиссёр многих эпизодов сериала, похвалил актёрскую работу Андерсон, сказав: «Посмотрите первый сезон и третий сезон, и эта девочка просто взорвалась как актриса с точки зрения таланта и способностей».

Эфир и реакция

«Пайпер Мару» вышел в эфир в США на канале FOX 9 февраля 1996 года. По шкале Нильсена эпизод получил рейтинг 10,6 с 18-процентной долей, что означает, что из всех телевизоров в домохозяйствах страны 10,6 процента работали в вечер премьеры, а 18 процентов из этого числа были настроены на просмотр эпизода. Общее количество зрителей, видевших премьеру, оценивается в 16,44 миллиона человек.

Эпизод был положительно встречен критиками. В обзоре третьего сезона «Entertainment Weekly» «Пайпер Мару» удостоился высшей оценки. Отзыв отмечал, что Скалли в эпизоде предстаёт «крутой и сентиментальной», а приключения Малдера улучшают «и без того искрящийся сценарий». Журналист «The A.V. Club», Тодд ВанДеррВефф также присвоил «Пайпер Мару» высший балл, сравнив эпизод с более ранними эпизодами, в которых «из многих кусочков складывалась мифология». Ник де Семлен и Джеймс Уайт, журналисты «Empire», поставили эпизод на шестое место в списке лучших эпизодов сериала, описав его как «захватывающий», «быстрый» и «сбалансированный». Джон Киган в обзоре для сайта «Critical Myth» присвоил эпизоду восемь баллов из возможных десяти, восприняв «чёрное масло» как связующий элемент между различными элементами мифологии.

Другие критики также весьма положительно отметили введение в сериал «чёрного масла». Концепция удостоилась таких отзывов как «самое оригинальное и жуткое создание» сериала и «одна из лучших частей шоу». Джон Мур в статье для «Den of Geek» поставил «чёрное масло» на второе место в десятке «плохишей» сериала, назвав идею «центральной» для всей мифологии «Секретных материалов».

Литература

• Cornell, Paul, Day, Martin, Topping, Keith. X-Treme Possibilities. — Virgin Publications, Ltd, 1998. — ISBN 0-7535-0228-3.
• Edwards Ted. X-Files Confidential. — Little, Brown and Company, 1996. — ISBN 0-316-21808-1.
• X Marks the Spot: On Location with The X-Files. — Arsenal Pulp Press, 1999. — ISBN 1-55152-066-4.
• Lovece Frank. The X-Files Declassified. — Citadel Press, 1996. — ISBN 0-8065-1745-X.
• Lowry Brian. The Truth is Out There: The Official Guide to The X-Files. — Harper Prism, 1995. — ISBN 0-06-105330-9.
• Lowry Brian. Trust No One: The Official Guide to the X-Files. — Harper Prism, 1996. — ISBN 0-06-105353-8.
• Hurwitz, Matt; Knowles, Chris. The Complete X-Files. — Insight Editions, 2008. — ISBN 1-933784-80-6.

Отрывок, характеризующий Пайпер Мару

– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.