Досифея Киевская

Досифея
Имя в миру	Дарья Тяпкина
Рождение	1721(1721)
Смерть	25 сентября 1776(1776-09-25)
Почитается	в Русской православной церкви
Прославлена	1993
В лике	преподобных
Главная святыня	мощи под спудом в Китаевской пустыни
День памяти	10 июня, 14 июля (прославление), 25 сентября (преставление) (по юлианскому календарю)
Подвижничество	затворничество

Досифея Киевская (в миру — Дарья Тяпкина; 1721 — 25 сентября 1776) — православная святая, почитаемая в лике преподобных. Подвизалась в XVIII веке в Киево-Печерской лавре под именем рясофорного монаха Досифея. Память совершается (по юлианскому календарю): 23 июня (Собор рязанских святых), 27 июля и 8 октября.

Рождение и юность

Родилась Дарья в семье рязанских дворян Тяпкиных в 1721 году. Когда малютке Дарье было два года, родители её посетили святые места Троице-Сергиевой лавры и, по пути, остановились в Вознесенском монастыре у старицы Порфирии, бабушки преподобной, незадолго до того решившей посвятить остаток своей жизни Богу. По настоянию Порфирии Дарья осталась у неё и находилась в благодатных стенах монастыря до девяти лет. Порфирия усердно воспитывала внучку, прививая ей христианские добродетели: смирение, нестяжательность, послушание, любовь к ближнему. В результате, когда родители забрали дочь в семью, Досифея, вкусившая к тому времени радость общения с Богом в послушании и покаянии, не смогла ужиться с нравами дворянской жизни. В акафисте преподобной говорится: «Радуйся, сладость послушания ранее соблазнов мира сего познавшая» (Икос 1). Воистину по чистоте помыслов и поступков Досифею можно сравнить с великомученицей Варварой, твёрдо сохранившей свои убеждения под натиском мира. Переселению в родительский дом Дарья была совсем не рада. До шестнадцати лет она сохраняла в семье подвижнический дух: спала на доске, была чужда развлечений своих родных и никогда не ходила на балы и прочие светские собрания, не употребляла предлагаемую ей пищу, а питалась гораздо скромнее. В конце концов, под угрозой выдачи замуж ей пришлось убежать из дому, и в шестнадцать лет она оставила родительский дом и ушла в Москву в поисках монастырского пристанища.

Скитания

Придя в Москву и посетив знакомые с детства места, Дарья поняла, что спрятаться от поисков родителей ей будет непросто. Тогда она покупает на базаре мужскую одежду и приходит в Троице-Сергиеву лавру, представившись беглым крестьянином Досифеем. Законы тех времён могли разрешить настоятелю принять такого юношу в братию только с разрешения св. Синода или императора. Тем не менее, Досифея оставили на послушании. Три года длилось такое пребывание подвижника в монастыре, однако родители Дарьи, обыскавшиеся её к тому времени, заехав как-то в святую лавру, издалека приметили Досифея и организовали с ним встречу. Опознав ждущих встречи родных, Досифей не стал дожидаться разоблачения и тотчас направился в Киев. В Киево-Печерской лавре Досифея также не приняли. Тогда подвижник ушёл в пригород под названием Китаево и, выкопав в горе пещеру, по примеру преподобного отца Антония, начал дело спасения. Питался Досифей хлебом, водой и подножным кормом и никогда не держал в пещерной келии огня. В то же время слава об удивительном подвижнике стала распространяться в округе.

Монашество

Монашеский постриг Досифей обрёл внезапно. В 1744 году императрица Елизавета посетила Киев и, узнав о подвижнике, пожелала посетить его лично. Она пришла в его келию, общалась с ним, а узнав о том, что Досифей ещё не пострижен, позволила принятие в монашество своим распоряжением и лично присутствовала при таинстве. Досифей стал рясофорным монахом Киево-Печерской лавры.

В дальнейшем Досифея, не оставляя затворничества, взяла на себя подвиг старчества, существуют предания, что и Христа ради юродства. Окормляя прибегающих к её советам, она воспитала в духе наивысшей добродетели своего келейника Феофана, ставшего впоследствии соловецким подвижником. Также Досифей благословил в 1776 году 22-летнего Прохора Мошнина (Серафима Саровского) на подвиг спасения в Саровской обители. Подвизался старец на Китаевой горе и в лавре на Дальних пещерах.

Перед смертью старец вышел из затвора и слёзно попросил у всех прощения. Прожив от рождения 55 лет, старец Досифей преставился, предстоя в молитве, 25 сентября 1776 года, в день памяти Сергия Радонежского.

Открытие тайны и прославление

Тропарь Досифеи Киевской

Иже Духом Святым издетска Христу обручена была еси,
И, сокрывши себе отмира в подобии мужестем,
Пещерное затворение сладостно восприяла еси.
Молися о нас, Досифея славная, Жениху твоему,
Да избавит нас от мрака греховного И спасет души наша.

Досифея предала свой дух Богу в молитве, при этом в левой руке у неё находилась записка: «Тело моё приготовлено к напутствованию вечной жизни; молю вас, братия, не касаясь предать его обычному погребению», что и было исполнено в точности.

Тайна была раскрыта, когда родная сестра Дарьи взглянула на портрет старца Досифея на надгробии и узнала свою пропавшую сестру. Тогда все поняли, что старец Досифей не кто иной, как девица. Стали понятны многие необъяснимые факты из биографии святой. Тем не менее, три попытки обрести мощи Досифеи оказались неудачными.

Прославление преподобной произошло в 1993 году вместе с преподобными Феофилом, Алексием и Парфением, а также Христа ради юродивым Паисием. Мощи преподобной Досифеи пребывают под спудом с северной стороны приходской Свято-Троицкой церкви на территории Китаевской пустыни. В пещерном храме Собора Пресвятой Богородицы, построенной на месте подвигов Досифеи и других подвижников, оборудована т. н. «келья Досифеи», где каждый может почтить память преподобной.

Определением Архиерейского собора РПЦ от 3 февраля 2016 года установлено общецерковное почитание преподобной Досифеи, затворницы Киевской

Литература

• Сказание о преподобной Досифее, подвизавшейся под именем старца-затворника и рясофорного монаха Киево-Печерской лавры Досифея. Киев, 2007. ISBN 5-7789-0009-0
• Крайняя О. А. К биографии преподобного Досифея Китаевского (Киевского). Вестник церковной истории. 2007. № 2(6). С. 235—250.

Ссылки

• [kiev-orthodox.org/kievorth/kmon/832/ Свято-Троицкий монастырь (Китаево)]
• [www.actotdyh.ru/index.php-quest-Itemid-eq-32-and-catid-eq-13-perc-3Ao--and-id-eq-17-perc-3A-2004--and-option-eq-com_content-and-page-eq--and-print-eq-1-and-tmpl-eq-component-and-view-eq-article Путешествие в Китаево с кратким жизнеописанием]

Отрывок, характеризующий Досифея Киевская

– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.