Дрексель-Биддл, Энтони Джозеф

Энтони Джозеф Дрексель-Биддл (младший) англ. Anthony Joseph Drexel Biddle, Jr.
Посол США в Бельгии
1941 — 1943
Рождение:	17 декабря 1897(1897-12-17) Филадельфия, Пенсильвания
Смерть:	13 ноября 1961(1961-11-13) (63 года) Вашингтон, федеральный округ Колумбия, США
Место погребения:	Арлингтонское национальное кладбище

Энтони Джозеф Дрексель-Биддл (младший) (англ. Anthony Joseph Drexel Biddle, Jr.; 17 декабря 1897, Филадельфия, Пенсильвания — 13 ноября 1961, Вашингтон, округ Колумбия) — американский дипломат, участник Первой и Второй мировой войн, генерал-майор.

Биография

Биддл был сыном миллионера Энтони Джозефа Дрексель-Биддла (старшего) (1874—1948) и Корделии Ранделл Брэдли (1873—1947). Его отец, внук банкира Энтони Джозефа Дрекселя и правнук банкира Николаса Биддла был эксцентричным поклонником бокса. Когда ему было десять лет, младший Биддл принял участие в показательном матче со знаменитым боксёром Бобом Фицсиммонсом, который нокаутировал его. Окончил Школу святого Павла в Конкорде (Нью-Гэмпшир), но в колледж не поступил.

16 июня 1915 Биддл женился на Марии Лилиан Герцог, наследнице табачного магната. Они развелись в 1931 году. В браке родилось двое детей: Мэри Герцог Биддл Трент Semans (1920—2012) и Николас Герцог Биддл (1921—2004), который был первоначально названный Энтони Джозеф Дрексель-Биддл III, только для того, его мать изменить своё имя после развода. Его вторая жена, на которой он женился в 1931 году (позже развелись), была Маргарет Томпсон Шульце, единственный ребёнок предпринимателя Уильяма Бойса Томпсона; от этого брака у него было двое приемных детей, (Маргарет) Бойс Шульце и Теодор Шульце-младший, а также сына, учитывая имя Энтони Джозеф Дрексель-Биддл III, который умер при рождении. В третий раз он женился в 1946 году на Маргарет Аткинсон Лафборо, бывшей жене Уильяма Эллери Лафборо и имел двух детей, Маргарет Биддл и Энтони Биддла III.

Первую мировую войну начал в звании рядового, со временем произведён в капитаны. В 1920-х годах участвовал в нескольких коммерческих предприятиях, которые принесли ему известность, но не принесли прибыли. Например, он финансировал бельгийского боксёра Рене Де Воса, и вкладывал средства в St. Regis Hotel. На вечеринке в честь боксёра в отеле был выпито много бутылок прекрасного шампанского (дорогостоящее мероприятие в услових сухого закона в США).

Биддл арендовал часть Центрального парка Нью-Йорка, где открыл дорогой ночной клуб «Casino». После Биржевого краха 1929 года многие из его инвестиций были потеряны. В «Казино» был произведен обыск и его закрыли. В 1931 году он и другие руководители обанкротившегося Сонора Products Corporation Америки (ранее Акустическая продуктах компании, в фонографа и радио бизнеса) подали в суд на «Irving Trust Company». Директора обвинили в отвлекая прибыль от продажи акций в свои счета. Районный суд оправдал подсудимых, но было отменено в апелляционной инстанции.

На дипломатической службе

Биддл был назначен послом в Норвегию 22 июля 1935 года, он поселился случай Ирвинга во внесудебном порядке, чтобы избежать связь, необходимую прежде чем покинуть страну с предложением занять пост. Он вручил свои верительные грамоты 7 сентября, 1935. Считалось, что пост он получил из-за его поддержки Демократической партии и Джорджа Говарда Эрла III, выигравшего в 1934 году выборы губернатора Пенсильвании. Тем не менее, его социальные навыки сделали его с супругой идеально подходящими для дипломатической карьеры.

4 мая 1937 г. он был назначен послом в Польшу и вручил верительные грамоты в Варшаве 2 июня 1937 года. В сентябре 1939 года Германия напала на Польшу. После того как в здание посольства попала бомба, Биддл и сотрудники посольства сначала пребывали во временных помещениях, а потом (до июня 1940года) находились при правительстве Польши в изгнании во Франции. После захвата Франции немцами вернулся в США. 11 февраля 1941 г. был назначен послом США при правительствах в изгнании Бельгии, Чехословакии, Греции, Люксембурга, Нидерландов, Норвегии и Югославии. Биддл прибыл в Лондон 14 марта 1941 года, и исполнял дипломатические обязанности до 1943 года.

В январе 1944 года Биддл ушел из государственного департамента и вступил в армию, как подполковник в состав штаба Дуайта Эйзенхауэра. Он занимался связями с подпольными освободительными движениями на оккупированных территориях, планированием Нормандской операции по вторжению союзников. Он оставался в штате Эйзенхауэра после окончания войнын, участвуя в восстановлении Европы. В 1955 году он ушел из армии, чтобы стать генерал-адъютантом Национальной гвардии Пенсильвании.

Биддл был известен как франт. 4 октября 1943 года он появился на обложке журнала «Life». Тот опубликовал фото Бидла без его безупречного костюма, оставшегося в багаже при спешной эвакуации из Польши. Джордж Фрейзер в 1960 году назвал его, наряду с такими звёздами как Фред Астер, среди самых безупречно одетых мужчин США.

Умер 13 ноября 1961, в Вашингтоне, округ Колумбия в военном госпитале Уолтера Рида, похоронен на Арлингтонском национальном кладбище, кенотаф ему установлен на кладбище Вудлон в Филадельфии.

Память

Его сестра, Корделия Дрексель-Биддл, написала вместе с Кайлом Крайтоном книгу о семье, сосредоточив внимание на её браке с Ангиером Бушэнен Герзог, брате первой жены Энтони. На основе книги была написана пьеса, по которой в 1967 г. поставлен музыкальный фильм «Самый счастливый миллионер». Павел Петерс играл в фильме Энтони.

Ссылки

• [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=5849298 Anthony Joseph Drexel Biddle, Jr] (англ.) на сайте Find a Grave

Отрывок, характеризующий Дрексель-Биддл, Энтони Джозеф

– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.