Евгений Вулгарис

Архиепископ Евгений<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Архиепископ Славянский и Херсонский
1 октября 1775 — август 1779
Предшественник:	епархия учреждена
Преемник:	Никифор (Феотоки)
Имя при рождении:	Елевтерий
Оригинал имени при рождении:	Ελευθέριος Βούλγαρης
Рождение:	21 августа 1715(1715-08-21)
Смерть:	27 мая 1806(1806-05-27) (90 лет)
Архиепископ Евгений на Викискладе

Евгений Вулгарис (в миру Елевтерий Вулгарис греч. Ελευθέριος Βούλγαρης или Βούλγαρις; 21 августа 1715 — 27 мая 1806) — епископ Русской православной церкви, архиепископ Славянский и Херсонский, Ордена Св. Александра Невского Кавалер, Почётный Член Санкт-Петербургской Императорской Академии Наук и Лондонской Академии Древностей, а также Императорского Санкт-Петербургского Вольного Экономического Общества.

Биография

Родился 21 августа 1715 года на острове Корфу в эллинизированной болгарской семье и наречён был Елевтерием (свободный — греч.), в память освобождения острова от турок.

В Падуанском университете изучал иностранные языки, математику.

В 1739 году принял монашество. В сане иеродиакона состоял катехизатором и проповедником греческой церкви Георгия Победоносца в Венеции.

В конце 1742 года был определён ректором гимназии в город Янину. 10 лет обучал юношество философским, математическим и богословским наукам.

В 1753 году Константинопольским патриархом Кириллом был вызван в Константинополь и определен ректором и главным наставником школ, состоящих при Афонской Ватопедской лавре. В 1769 году Патриархом Серафимом II был назначен ректором Великой школы Нации в Константинополе с титулом вселенского дидаскала, или учителя и начальника философствующих.

В 1767 — референдарий вселенского апостольского престола.

В 1763 году уехал в Германию, где надеялся найти лучших ценителей своих научных знаний. Некоторое время жил в Лейпциге, ездил в города Галле и Гёттинген, посещая лекции в университетах и общаясь с учёными.

В 1767 году, когда императрицей Екатериной II был издан «Наказ Комиссии о сочинении Проекта нового Уложения», то Евгений перевел его с французского языка на греческий и перевод свой посвятил августейшей сочинительнице, с изъявлением своего желания быть в её подданстве. Прусский король Фридрих Великий, лично знавший Евгения, рекомендовал его Екатерине II.

В 1771 году он прибыл в Санкт-Петербург, и с самого приезда императрица определила ему по 1500 рублей ежегодного жалованья и притом часто удостаивала его благосклонного приёма и собеседования. На протяжении четырех лет был личным библиотекарем Екатерины, в этой должности перевел на греческий язык «Энеиду» и «Георгики» Виргилия.

30 августа 1775 года по Указу императрицы Екатерины II Евгений был посвящён в сан иеромонаха, а 9 сентября Святейшему Синоду был дан Указ об учреждении в Новороссийской и Азовской губерниях новой епархии, под названием Славянской и Херсонской. В Указе говорилось: «По случаю переселившихся в тот край иноплеменников, не знающих русского языка, исповедующих однакож православную греческую веру, посвятить в архиепископа грека иеромонаха Евгения, яко мужа, высотою разума, благочестием и всеми добродетелями для упасения стада Христова отлично одаренного».

1 октября 1775 года в присутствии самой императрицы иеромонах Евгений был хиротонисан в Москве в Николаевском греческом монастыре во епископа Славянского и Херсонского с возведением в сан архиепископа с пребыванием в Полтавском Крестовоздвиженском монастыре.

С 1776 года — почётный член Санкт-Петербургской Академии наук.

Преосвященный Евгений управлял епархией 4 года и успел открыть там семинарию.

В августе 1779 года согласно поданному прошению уволен на покой. Проживал в Полтавском Крестовоздвиженском монастыре.

Продолжал писать труды по богословию, педагогике («О наилучшем воспитании великих князей Александра и Константина Павловичей», 1784), истории, философии.

В 1787 году преосвященному Евгению разрешено было проживать в Санкт-Петербурге.

С 1801 года архиепископ Евгений находился на покое в Александро-Невской лавре, и там скончался 27 мая 1806 года на 91-м году жизни. Погребен был в Феодоровской церкви лавры.

Сочинения

Архиепископ Евгений оставил после себя много научных трудов.

• Православное исповедание, или изложение веры Православной Апостольской Церкви. — Амстердам, 1765.
• Описание жизни блаженного Феодорита, епископа Кирского.— Галле, 1768. Курс богословия.
• Логика, из древних и новейших собранная. — Лейпциг, 1766.
• Метафизика (греч.). — Венеция, 1805.
• Первое столетие по воплощении Христа Спасителя. Церковная История первого Христианского века (греч.). — Лейпциг, 1806.
• Размышления, или примечания на пять книг Моисеевых, под названием Боголюбивое глумление (греч.): в 2 т. — Вена, 1801.
• Трактат о Системе всего сущаго. Астрономического содержания. — Вена, 1806.
• О приливах и отливах.
• Мысли о нынешних критических временах оттоманского государства.
• Мольба греческого народа ко всей христианской Европе.
• О музыке (греч.), соч. в 1775 (рукопись).
• Храм Славы. Поэма Г. Дела Тиерса, переведенная с французского на греческий язык. — СПб., 1772.

Переводы Виргилия:

• Оды на поражение оттоманов Екатериной II. Окружное послание к сербским христианам. О том, что такое рай и ад? Послание к Петру Клеркию (Кларку).

Переводы:

• с латинского на греческий:
  • Адам Зерников. Богословские трактаты о происхождении Святого Духа: в 2 т. — СПб., 1797.
  • Феофан (Прокопович). История спора об происхождении Святого Духа. — Лейпциг, 1784.
  • Гавриил, митрополит. О служении и чиноположениях Греко-Российской Церкви. — СПб., 1799.
• с французского на греческий:
  • Клерций П. (Петр Кларк). Всенародный суд, которым пред лицем Всемирной Церкви обличаются папа римский и папский двор, как разрушители Церкви и всего закона Божественного и человеческого.

Литература

• Барсов Н. И. Евгений Булгарис // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Евгений Вулгарис

Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.