Еврейское право

Еврейское право (ивр. ‏מִשְׁפָּט עִבְרִי‏‎, мишпат иври) — совокупность религиозных норм иудаизма, имеющих правовой характер; одна из конфессиональных форм религиозного права.

Кроме того, еврейское право можно рассматривать как часть (Галаху) Устного Учения (Талмуда), которое включает в себя также Агаду: древние сказания и легенды, нравоучительные истории, притчи, мудрые изречения.

В классификации, предпринятой Рене Давидом, еврейское право входит в так называемую религиозную правовую семью и образует наряду с мусульманским и индусским правом отдельное научное направление и область применения.

В юридической географии мира, на сегодняшний день, еврейское право действует в Израиле и США, и в отдельных религиозных еврейских общинах по всему миру.

Происхождение термина

Термин появился в начале XX века в кругах еврейской интеллигенции, стремившейся к национальному возрождению и рассматривавшей Галаху в качестве национально-самобытной правовой системы.

«Еврейское право» — один из возможных переводов с иврита выражения מִשְׁפָּט עִבְרִי, где первое слово имеет также значение «суд», «правосудие», «судопроизводство», «решение суда», «закон», «обычай», «суждение» и т. д. Используется главным образом для обозначения нормативной части Галахи, регламентирующей отношение человека к другим людям и обществу в целом, а также взаимоотношений государства и его граждан.

Многие исследователи считают этот термин недостаточно корректным, поскольку сама Галаха никак не отличает эти нормативные установления от остальных и придаёт всем им без исключения один и тот же, исходящий из повелений Бога и базирующийся на незыблемом фундаменте Письменного Закона, религиозно-ритуальный смысл. Невозможность выделить в Галахе религиозный и светский аспекты, а тем более ритуальную, правовую и моральные части подтверждается Десятью заповедями, где предписания религиозные («Да не будет у тебя других богов помимо Меня…»), моральные («Чти отца и мать твою…»), а также законы уголовного права («Не убивай», «Не кради») не только соседствуют, но и имеют одинаковое обоснование и силу.

История

История еврейского права насчитывает более трёх тысячелетий, и истоки его сродни другим правовым системам Древнего Востока — древнеаккадского города-государства Эшнунна (1900 г. до н. э.), вавилонского царя Хаммурапи (1792—1750 гг. до н. э.), Ассирии (1400—1110 гг. до н. э.), Хеттского государства (1400—1300 гг. до н. э.) и Ново-Вавилонского царства (VI в. до н. э.)

Историю еврейского права можно разделить на два основных этапа:

• Эпоха до составления Талмуда;
• Эпоха после составления Талмуда;

1. Первый Этап принято делить в научной литературе на следующие периоды:
   1. Библейский период — до Эзры и Нехемьи (приблизительно, середина V века до н. э.);
   2. Период от Эзры и Нехемьи и до периода так называемых пар (160 г. до н. э.). Значительную часть этого периода принято называть периодом книжников.
   3. Период Пар (от 160 г. до н. э. до начала новой эры). Этот период включает в себя пары учёных, народных руководителей и знатоков Галахи (их имена упоминаются в первой главе трактата «Поучения отцов» и во второй главе трактата «Хагига»).

      Среди знатоков Галахи, которых мы знаем по именам из талмудической литературы периода, предшествовавшего «Парам», — Симон Праведный из «последних мужей» Великого Собрания и Антигон из Сохо. После последнего «Парного» наси Гилеля это звание унаследовал его сын Шимеон, а затем — сын Шимеона Раббан Гамлиэль старший.

   4. Период танаим (от поколения, жившего во время гибели Второго Храма и до 220 г. н. э.). В этот период действовало пять поколений учёных, начиная с рабана Шимеона бен Гамлиэля и его современников и до рабби Иегуды Ганаси, редактора Мишны. Учёные последующего, шестого, поколения, к которым причисляют Хию Великого и его современников, были связующим звеном между периодом танаим и периодом амораим. От этого периода кодифицированной Мишны до нас дошли сборники Мидрашей и Барайты.
   5. Период амораим (от 220 г. до конца V века). В этот период в Эрец-Исраэль жили и действовали пять поколений амораим (до конца IV века), а в Вавилоне — семь поколений амораим. Этот период обогатил двумя Талмудами — Иерусалимским и Вавилонским.
   6. С конца седьмого поколения вавилонских амораим начинается переходный этап к периоду савораим (интерпретаторов). Он длится до конца VI века, а по мнению некоторых историков — до середины VII века. Эти учёные занимались, главным образом, завершением редактирования Вавилонского Талмуда, установлением правил окончательного решения (в пользу одного из вариантов) и законодательством.
2. Второй этап после завершения Талмуда принято делить на следующие периоды:
   1. Период гаонов (геоним). Он длился от конца периода савораим, примерно, до 1040 года, то есть до середины X века. Этот период получил название от почётного звания «гаон» (выдающийся учёный) — официальный титул глав ешив в Суре и в Пумбедите (Вавилония) того времени. Большую часть этого периода вавилонские ешивы остаются духовным центром всего еврейства, и их решения, как и ответы гаонов на запросы с мест, имели силу непреложного закона в большинстве еврейских общин. Гаоны стремились сделать Вавилонский Талмуд главным источником Галахи для всего еврейства, и это им удалось.

      К числу наиболее известных гаонов относятся: Иегудаи, рав Амрам, Саадия Гаон, рав Шмуэль бен Хофни, рав Шрира и его сын рав Гай.

      В середине XI века закончился большой исторический период, когда существовал единый духовный центр для всей еврейской диаспоры. Отныне у каждого из центров появились свои руководители и учителя. Правда, и в дальнейшем сохранялась связь между разными центрами, и время от времени появлялись на горизонте выдающиеся личности, авторитет которых был гораздо большим и непреложным в ряде еврейских центров. Но гегемонии одного центра пришёл конец, и это имело далеко идущие последствия для развития еврейского права.

      В период гаонов появились в еврейском праве первые признаки разделения галахической литературы на три разновидности, сохранившиеся и поныне: «Комментарии и Новшества», «Вопросы и Ответы» (сборники решений мудрецов по конкретным случаям); «Галахот и Поским» (сборники галахических и судебных постановлений).

   2. Раввинский период. Он начинается сразу после периода гаонов. В раввинском периоде, с точки зрения еврейского права, отмечают три этапа.
      1. Этап ришоним (первых раввинов) — от XI и до XVI века, то есть до появления р. Иосефа Каро (Испания) и его знаменитого труда «Шулхан арух» («Накрытый стол») и рабби Моше Исерлеса из Кракова, автора капитального труда «Мапа» («Скатерть»), одного из величайших представителей польского семейства. Это классический этап раввинского периода, в котором гармонически сочетаются все три источника еврейского права — «Комментарии и Новшества», «Вопросы и Ответы» (еврейское прецедентное право), Галахот и Поским, связанные с кодификацией еврейского права. Начало этого этапа ознаменовалось расцветом испанского центра, в конце же наблюдается закат его и возвышение других центров — в Эрец-Исраэль, в странах Османской империи, в Польше и Литве.
      2. Этап ахароним (последних раввинов) — от Иосефа Каро и Исерлесе и до конца XVIII века и движения эмансипации. На этом этапе продолжается литературное творчество во всех упомянутых выше областях. Но особого расцвета достигает жанр «Вопросов и Ответов». От этого этапа к нам дошло много сборников Постановлений различных еврейских общин. Развитие и теоретическое обоснование этого источника права приходится на предыдущие этапы, но наибольшее количество дошедших до нас сборников падает именно на этот этап. Завершается он крутым поворотом в развитии еврейского права в связи с наступлением так называемой эмансипации и потерей судебной автономии.
      3. Этап потери еврейской судебной автономии начался в конце XVIII века. С точки зрения еврейского права его разделяют на три ступени:
         1. От конца XVIII века до начала XX века, то есть от потери судебной автономии до начала национального возрождения.
         2. От начала XX века и до образования Государства Израиль.
         3. От образования Государства Израиль и до наших дней.

Исторический путь развития еврейского права от начала потери судебной автономии качественно резко отличается от предшествующего периода. Эти перемены вызвали к жизни новые проблемы, имеющие мало общего с теми, которые стояли перед нами до конца XVIII века.

Статус в Израиле

Существенная особенность правовой системы современного Государства Израиль — включение в неё элементов еврейского религиозного права (Галахи), хотя израильское право ни в какой мере не тождественно религиозному праву. Область, в которую религиозное законодательство было инкорпорировано полностью, — личный статус. Под юрисдикцией религиозных судов (еврейских, мусульманских, друзских и христианских) находятся акты гражданского состояния (брак, развод, погребение). В юрисдикцию раввинатских судов входит также утверждение гиюра. Существуют также вопросы, которые могут быть рассмотрены религиозным судом по обоюдному согласию сторон. Религиозные суды, однако, подпадают под юрисдикцию Высшего суда справедливости Израиля (ивр. ‏בית משפט גבוה לצדק‏‎, БАГАЦ).

Стремление израильского общества к компромиссу, приемлемому для религиозных и нерелигиозных кругов, а также к сохранению национальных традиций в государственной и общественной жизни страны нашло выражение в так называемом статус-кво, сложившемся ещё до возникновения еврейского государства: юрисдикция раввинатских судов в области личного статуса (браки и разводы) членов еврейской общины; запрещение работы в субботу (Шаббат) и дни религиозных праздников в государственных учреждениях и общественных заведениях, на общественном транспорте, на промышленных предприятиях и в сфере обслуживания; запрещение публично продавать квасное (хамец) в Песах; особая сеть религиозных школ; признание и субсидирование религиозных учреждений и служб. Принципы Галахи частично оказали влияние на иммиграционное законодательство (см. Закон о возвращении).

Часть юристов полагает, что, пока существуют раввинатские суды, Государство Израиль нельзя идентифицировать как «еврейское и демократическое», поскольку понятие «правовое демократическое государство», по их мнению, несовместимо с концепцией галахическо-теократического государства.

В настоящее время, когда суду необходимо принять решение по какому-то вопросу, в первую очередь поиск решения ведётся среди законов Государства Израиль, затем среди законов Британского мандата, и в следующую очередь, — среди еврейских первоисточников (Талмуд, Галаха и т. д.)

Источники

• Менахем Элон «Еврейское право» Санкт-Петербург, Юридический центр Пресс, 2002
• Краткая еврейская энциклопедия, Изд. О-ва по исследованию еврейских общин. Иерусалим: 1976—2005.
• [www.chassidus.ru/library/halacha/business/index.htm Рабби С. Вогшал Тора и бизнес]

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/13299 Право еврейское] — статья из Электронной еврейской энциклопедии

Отрывок, характеризующий Еврейское право

С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.