Единственное число

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Еди́нственное число́ (часто используется сокращение ед. ч.) — грамматическое число, используемое для обозначения одного предмета. Грамматическая категория числа (как и прочие грамматические категории) вырабатывалась постепенно, путём так называемой конгруэнции (согласования). Поэтому и категория единственного числа не есть нечто незыблемое, и форма единственного числа не обусловливает ещё собой значения одного предмета. Этим объясняется, что и во флективных языках множественное число не всегда необходимо, чтобы выразить понятие множества. Каждое множество можно понимать как одно целое. Отсюда нередки формы единственного числа со значением множественным: дюжина, пяток, десяток, сотня и т. д. Таким образом, так называемые собирательные имена — на самом деле суть просто обозначения в формах единственного числа понятий множественных. Понимание известного множества, как одной величины, нередко приходит в противоречие с собственно грамматической формой, последствием чего является, например, согласование не по грамматическому числу, а по смыслу: лат. — pars saxa jactant = часть (Единственное число) бросают (множественное число) камни; рус. — сотня казаков бросились в погоню. В результате нередко психологическое содержание приурочивает к себе и грамматическую форму, если у неё нет никаких ярких признаков единственного числа. Так, франц. les gens (старофр. la gent) — люди - на самом деле есть единственное число = лат. gens, gentis (народ). Наоборот, множественная форма получает нередко значение единственного числа: лат. litterae (буквы) = письмо, откуда получается франц. lettre, единственного числа.

Существительные singularia tantum употребляются только в единственном числе. Pluralia tantum употребляются только во множественном числе, но по значению обычно аналогичны существительным, имеющим единственное число. Русские формы именительного падежа множественного числа на а (господа, профессора, братья) восходят к собирательным существительным в единственном числе (ст.-слав. господа, братиꙗ) или к двойственному числу. Подобные процессы происходили, вероятно, и в индоевропейском праязыке.

В русском языке существуют только формы единственного и множественного числа, хотя можно условно выделить по некоторым признакам формы двойственного и паукального числа.





Числительные

В языках, в которых существуют только формы единственного и множественного числа, может использоваться разная форма при слове «ноль». Например, в русском, а также английском, нидерландском, немецком, итальянском, испанском, португальском языках для обозначения нулевого количества используется множественное число, а во французском языке — единственное; в эсперанто обе формы равноправны.

Кроме того, числительные, обозначающие числа, бо́льшие единицы, могут требовать единственного числа, например, в финском (при этом при числительном в именительном падеже существительное ставится в партитиве), турецком, венгерском языках. В русском языке числительные два, три, четыре в именительном и неодушевлённом винительном падежах требуют родительного падежа единственного числа (точнее — паукальной счётной формы). Составные числительные, оканчивающиеся на единицу (двадцать один), требуют единственного числа в русском языке, но множественного числа в английском, немецком, нидерландском, французском, испанском, португальском языках; в итальянском языке обе формы равноправны.

См. также

Напишите отзыв о статье "Единственное число"

Примечания

Литература

Ссылки

  • Булич, Сергей Константинович
  • [dic.academic.ru/pictures/brokgauz_efron/b22_560-0.jpg Изображение: старославянское «Господа, братья».]
  • [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Linguist/esper/15.php ОБОБЩЁННОЕ ЕДИНСТВЕННОЕ И МНОЖЕСТВЕННОЕ ЧИСЛО.]


Отрывок, характеризующий Единственное число

Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.