Зан, Томаш
| Томаш Зан | |
| Tomasz Zan | |
 | |
| Рисунок Р. Жуковского (1825—1855) | |
|---|---|
| Место рождения: |
дер. Мясота Ошмянского уезда Виленская губерния ныне Молодечненский район Минской области |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
То́маш Зан (польск. Tomasz Zan, белор. Тамаш Зан, Фома Карлович Зан; 21 декабря 1796, дер. Мясота Ошмянского уезда, ныне Молодечненский район Беларуси — 19 июля 1851) — поэт и член общества филоматов, друг Адама Мицкевича и Яна Чечота. Сыграл значительную роль в развитии нового литературного направления - т.наз. революционного романтизма. Первый из числа виленских поэтов признавал белорусское народное творчество как один из разделов своей политической программы.
Биография
Учился в Минской гимназии (1805—1812). Дальнейшей учебе в Минской гимназии помешала болезнь и доучивался он в Молодеченской уездной школе, которую только что перевели из Бобруйска. В 1815 году Томаш Зан поступил на физико-математический факультет Виленского университета.
В 1816 году была возрождена масонская литовская ложа «Совершенное единство». Ее члены активно поддерживали развитие науки, финансируя учебу студентов-медиков в Петербурге. Кроме этого, масоны помогали крестьянам и узникам царских тюрем. Томаш Зан был одним из участников этой ложи.
В 1817 году стал одним из основателей тайного студенческого общества филоматов, в 1820 — «союза лучезарных» (promienistych); в 1820—1823 годы был председателем высшего отделения старшин общества филаретов. Был также членом общества шубравцев («бездельников», szubrawców). Был арестован по делу филоматов в 1823 году. По приговору, утверждённому 14 (26) августа 1824 года, осуждён на год заключения в крепости и ссылку. Томаш Зан, Ян Чечот и Адам Сузин 10 (22) октября 1824 года были отправлены в Оренбург. По истечении срока заключения провёл в ссылке тринадцать лет. Жил частными уроками. Был домашним учителем М. В. Авдеева, впоследствии писателя и критика. По поручению генерал-губернатора В. А. Перовского участвовал в ряде крупных экспедиций, сопровождал академика Александра Гумбольдта во время его путешествия по Уралу (1829). С 1830 года — на службе в Оренбургской пограничной комиссии. Был организатором (1832) и смотрителем первого местного музея при Неплюевском военном училище, куда передал свои коллекции.
Своим политическим взглядам он оставался верным. В 1837 получил разрешение жить в центральных губерниях России. Служил библиотекарем в Горном институте в Санкт-Петербурге.
В 1841 году вернулся на родину. Жил в имении брата, занимался сельским хозяйством. Соседские помещики в складчину приобрели ему имение в селе Кохачин Сенненского уезда (ныне деревня Коковчино Сенненского района Витебской области), где он и умер. Похоронен в местечке Смоляны Оршанского уезда
Литературная деятельность
Писал с 1816 элегии, баллады, триолеты, поэмы, сатирические произведения, среди которых наиболее известна ироикокомическая поэма «Смерть табакерки» («Zgon tabakiery»).
Интересные факты
В 2013 году Белгазпромбанк в рамках реализации проекта «Арт-Беларусь» приобрел у частного владельца из России картину Валентия Ваньковича «Портрет Томаша Зана» (1837-1839) для своей корпоративной коллекции.[1]
Напишите отзыв о статье "Зан, Томаш"
Примечания
- ↑ [www.Interfax.by/news/belarus/1151063 Белорусский банк вернул на родину одну из картин Валентия Ваньковича]. interfax.by (18 марта 2014). Проверено 7 сентября 2014.
Литература
- Вержболовский Ф. К истории тайных обществ и кружков среди литовско-польской молодёжи в 1819—1823 гг. Варшава, 1898.
- Модестов Н. Магистр философии Фома Карлович Зан в Оренбурге // Труды Оренбургской Ученой Архивной Комиссии. — Вып. XXXV. — Оренбург, 1917.
- Кутейников Н. С. Мицкевич и виленские филареты // Исторический вестник. — 1884. — Т. XVIII.
- Ролле М. [archive.org/stream/zminionychstule00rollgoog#page/n105/mode/2up Из прошлого] (польск.)
Отрывок, характеризующий Зан, Томаш
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
