Захват заложников в Сиднее

Захват заложников в Сиднее
Скопления людей неподалёку от места происшествия, 15 декабря 2014 года.
Место атаки	Австралия Австралия, Сидней, Мартин плейс
Цель атаки	посетители кафе
Дата	15 — 16 декабря 2014 года 9:44 утра — ок. 2:10 ночи (AEDT, UTC+11:00)
Способ атаки	захват заложников
Оружие	стрелковое оружие
Погибшие	3 (включая преступника)
Раненые	5
Число террористов	1
Заложники	17

Захват заложников в Сиднее — террористический акт, совершённый 15 — 16 декабря 2014 года неподалёку от сиднейского делового центра исламским радикалом Хароном Монисом. В результате нападения погибло 3 человека, включая самого террориста.

Ход событий

В 9:44 утра (AEDT, UTC+11:00) вооружённый 50-летний иранец Харон Монис ворвался в шоколадное кафе Lindt и взял в заложники посетителей заведения, а затем вывесил на окно здания флаг террористической организации «Фронт ан-Нусра».

У Мониса были рюкзак и пояс, напоминающий «пояс смертника». Террорист вывел из строя автоматические раздвижные стеклянные двери кафе.

Из располагающихся рядом с местом происшествия зданий эвакуированы люди, также из-за подозрительного предмета были эвакуированы работники Сиднейского оперного театра, расположенного на расстоянии 1.5 километра.

Первоначально полиция штата Новый Южный Уэльс рассматривала происшествие как вооруженное нападение, но затем признала происходящее терактом.

Спустя несколько часов после захвата на Youtube появились четыре ролика продолжительностью в несколько минут. На одном из одна из заложниц сообщила, какие требования выдвигает захватчик. Монис выдвинул ряд требований: принести ему флаг Исламского государства Ирака и Леванта и обеспечить переговоры с премьер-министром Австралии Тони Эбботтом. Также он потребовал официально именовать происходящее «нападением Исламского государства на Австралию». Вскоре видео были удалены администрацией портала.

Монис удерживал заложников в течение 17 часов, за это время некоторым из них удалось покинуть кафе, полиция планировала разрешить конфликт мирным путём.

Штурм кафе

В районе 2:06 16 декабря (AEDT, UTC+11:00) из здания выбежал заложник, вслед за ним — ещё шестеро человек. Через некоторое время полиция начала штурм здания кафе: завязалась перестрелка, длившаяся несколько минут, были слышны взрывы. Поводом для штурма послужило то, что Монис открыл внутри здания огонь. После окончания перестрелки в кафе прошли парамедики, которые начали эвакуацию раненых. В ходе штурма пострадали несколько полицейских, один из которых получил ранение в лицо.

Спустя некоторое время в полиции официально объявили об окончании операции по освобождению заложников.

• Martin-place-lindt.jpg

  Шоколадное кафе «Lindt», октябрь 2013 года.

• Sydney hostage crisis - Road closures.jpg

  Полиция перекрывает дороги, расположенные рядом с местом происшествия.

• (1)Lindt Cafe siege two days later 014a.jpg

  Вход в кафе спустя два дня после теракта.

Нападавший

Теракт осуществил иранец Мэн Харон Монис по прозвищу «Шейх Харон», родившийся 19 мая 1964 года, владелец турагентства в Иране, переехавший после хищения денег клиентов на жительство в Австралию в 1996 году как беженец. По информации СМИ, позиционировавший себя как «чёрный маг и целитель» Монис незадолго до нападения на кафе перешел из шиитского ислама в ислам суннитского толка, а в Интернете стал осуждать шиитов, именуя их только рафидитами — отрёкшимися от ислама, и высказывался в поддержку ИГИЛ.

Монис был известен полиции из-за «психической нестабильности» и «увлечения экстремизмом». В 2002 году Монис был обвинён в сексуальном насилии над женщиной из Западного Сиднея; к тому делу позднее было присоединено еще 40 пунктов обвинений, которые выдвинули шесть женщин. В 2013 году Монис был приговорён судом к 300 часам исправительных работ за написание гневных писем семьям австралийских военнослужащих, погибших в Афганистане.

Бывший адвокат Мониса Мэнни Кондитсис рассказал австралийскому телевидению, что его подзащитный был обычным человеком, у которого помутилось создание, а не террористом. По словам Кондитсиса, Монис сильно переживал из-за того, что не мог соединиться со своей семьей, которая осталась в Иране.

В ходе штурма Монис был застрелен полицией.

Заложники

Согласно официальным заявлениям полиции Сиднея, в заложниках удерживались 17 человек. По более ранним данным, на момент захвата кафе в нём находилось от 13 до 30 человек. Журналист австралийских теленовостей Seven News Крис Ризон сообщил, что по их подсчётам, в заложниках находился 21 человек. Пять человек освободились утром, семь человек сбежали из здания за несколько минут до начала штурма. По расчётам Ризона, на момент начала осады кафе в нем находилось 9 человек.

Погибшие и раненые

Двое заложников, 34-летний менеджер кафе Тори Джонсон и 38-летняя адвокат Катрина Доусон, погибли: Джонсона Монис застрелил в тот момент, когда он пытался оказать сопротивление, а Доусон заслонила подругу от пули во время начала перестрелки, получила ранение, а позднее скончалась по дороге в больницу. Две женщины были доставлены в госпиталь с ранениями, не угрожающими жизни, другая женщина получила ранение в плечо.

Расследование обстоятельств гибели двух заложников началось в суде коронера штата Новый Южный Уэльс 29 января 2015 года. Как заявил помощник коронера Джереми Гормли, согласно данным расследования, Катрина Доусон погибла в результате того, что в неё попали осколки пуль, выпущенных полицейскими в сторону Мониса:

В мисс Доусон попали шесть фрагментов полицейской пули или пуль, которые отрикошетили от твердых поверхностей в её тело. Одна пуля попала в главный кровеносный сосуд, в результате чего она потеряла сознание и вскоре скончалась.

Реакция

Австралия

Премьер-министр Австралии Тони Эбботт назвал захват заложников в Сиднее политически мотивированной акцией. Также он охарактеризовал сложившуюся ситуацию как ужасающую и призвал жителей Австралии сохранять спокойствие и бдительность.

Премьер-министр правительства штата Новый Южный Уэльс Майкл Бэирд выступил с заявлением по поводу произошедшего:

Сегодня нас проверяют на прочность. Полицию, общественность — всех. Но что бы ни случилось, я уверен: мы останемся сильным, демократическим, гражданским обществом. У нас лучшая в мире полиция. Сегодня она действовала решительно и была на высоте.

На правительственных зданиях Сиднея были приспущены государственные флаги.

16 декабря сотни людей собрались почтить память погибших при захвате заложников. В соборе Девы Марии, располагающемся в 500 метрах от кафе «Lindt», прошла памятная литургия. Неподалёку также происходило массовое возложение цветов. В течение недели после теракта жители города принесли к кафе около 100 тысяч букетов.

• Police flowers.JPG

  Цветы от сотрудников полиции штата Новый Уэльс.

• (1)Lindt Cafe siege 008.jpg

  Возложение цветов неподалёку от кафе «Lindt».

• Flower bouquets, Martin Place, Sydney 2014.jpg

  «Поле цветов» на Мартин плейс.

#illridewithyou

На австралийские радиостанции начали поступать звонки от мусульман, которые сообщали, что опасаются ездить в общественном транспорте из-за возможных исламофобских выпадов. В ответ на такие жалобы австралийцы организовали в социальной сети Twitter акцию в поддержку мусульман #illridewithyou (рус. Я поеду с вами), предлагая помощь в проезде. В течение двух часов к спонтанной акции присоединились тысячи людей.

Другие государства

Озабоченность происходящим выразил премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон. Он также сообщил, что проинформирован о подробностях происходящего.

В Министерстве иностранных дел Ирана осудили теракт, отметив, что использование таких негуманных методов и порождение страха и паники во имя ислама нельзя оправдать ни при каких обстоятельствах.

Премьер-министр Канады Стивен Харпер в своём «Твиттере» сообщил, что молится за взятых в заложники людей в Сиднее.

Официальный представитель МИД Китая Цинь Ган заявил, что власти страны внимательно следят за ситуацией, находясь в тесном контакте с австралийской полицией, а также проверяют, есть ли среди заложников граждане КНР.

Генеральное консульство России в Сиднее сообщило, что граждан РФ среди заложников не было.

Председатель Комитета Государственной Думы по международным делам Алексей Пушков осудил жителей Сиднея, делавших селфи на фоне захваченного кафе:

Радостные сиднейцы делали селфи на фоне кафе. Это уже не цинизм, а полная утрата нравственного чувства.

Президент США Барак Обама позвонил премьер-министру Австралии Тони Эбботту и выразил соболезнования в связи с гибелью людей при захвате заложников в Сиднее. Обама отметил, что Соединённые Штаты готовы предоставить Австралии помощь после ситуации с заложниками.

Международные организации

Верховный представитель Европейского союза по иностранным делам и политике безопасности в Комиссии Юнкера Федерика Могерини заявила:

Мы внимательно следим за тем, что происходит в Сиднее. Я не смогла в эти часы связаться с австралийскими властями, наверняка у них есть другие дела. Я хочу выразить от себя и министров, которые были сегодня, сочувствие всем людям, которые были вовлечены в этот чрезвычайно шокирующий инцидент.

Память

Власти штата Новый Южный Уэльс объявили о намерении установить мемориал в память о жертвах захвата заложников. Мемориал, который будет открыт не раньше мая, будет посвящён двум погибшим, а также выжившим заложникам, полиции и сотрудникам экстренных служб.

Во вновь открытом 20 марта 2015 года появились памятные таблички погибшим Тори Джонсону и Катрине Доусон. На открытие пришли десятки жителей Сиднея с цветами, чтобы почтить память погибших.

Ссылки

• [russian.rt.com/article/64566 7 самых громких терактов в Австралии. Хронология терактов в Австралии] (рус.). RT (15 декабря 2014).

Преступность   Австралия   Ислам

Отрывок, характеризующий Захват заложников в Сиднее

– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.