Иванов, Владимир Дмитриевич (генерал)

Владимир Дмитриевич Иванов
Дата рождения	22 июля 1900(1900-07-22)
Место рождения	Лебедянь, Тамбовская губерния, Российская империя
Дата смерти	15 декабря 1968(1968-12-15) (68 лет)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота, войска ПВО
Годы службы	1918 — 1968
Звание
Сражения/войны	Гражданская война в России, Великая Отечественная война, Советско-японская война
Награды и премии

Влади́мир Дми́триевич Ивано́в (9 [22] июля 1900, город Лебедянь, Тамбовская губерния — 15 декабря 1968, Москва) — советский военачальник, генерал армии.

Биография

Родился в семье рабочего (по другим сведениям, мещанина). Окончил 6 классов общеобразовательной школе в Липецке.

В феврале 1918 года вступил в Лебедянский конно-партизанский отряд, эта дата была принята за дату его поступления в Красную армию. Воевал на фронтах Гражданской войны. В мае 1920 года направлен на учёбу на Детскосельские артиллерийские командные курсы, в составе сводного отряда курсантов этих курсов в 1921 году участвовал в подавлении Кронштадтского восстания. В 1921 году окончил эти курсы. Член КПСС с 1919 года.

С 1921 года командовал взводом, был помощником командира и командиром батареи, помощником командира артдивизиона в Ленинградском военном округе. В 1923 году окончил Высшую артиллерийскую школу, далее командовал батареей и артиллерийским дивизионом в 37-й стрелковой дивизии Белорусского военного округа.

В 1930 году окончил Военную академию РККА имени М. В. Фрунзе. С 1930 года проходил службу в штабе Ленинградского военного округа. В апреле 1936 года переведён в Генеральный штаб, где занимал ряд должностей, а с марта 1940 года был заместителем начальника Оперативного управления Генерального штаба по тылу — начальником управления устройства тыла и снабжения.

Великая Отечественная война

В этой должности вступил в Великую Отечественную войну. В первые месяцы войны направлен на Дальний Восток, служил начальником штаба 25-й армии Дальневосточного фронта, затем временно исполнял обязанности командующего 15-й армией того же фронта.

С июля 1942 года — заместитель начальника Генерального штаба РККА. Работал над планированием ведения боевых действий и крупных боевых операций Великой Отечественной войны. Неоднократно откомандировывался на фронт для практической помощи командованию фронтов и армий. Много работал в действующей армии в районе Сталинграда в период подготовки наступления советских войск в Сталинградской битве. В 1943 году был тяжело ранен в ходе очередной командировки в войска Юго-Западного фронта.

После Победы над Германией вторично направлен на Дальний Восток и в июле 1945 года назначен заместителем командующего войсками Забайкальского фронта (командующий Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский). Хорошо проявил себя в ходе Маньчжурской наступательной операции в августе 1945 года. По приказу командующего фронта подготовил и лично возглавил десантную операцию по захвату города и военно-морской базы Порт-Артур, проведенную 22 августа 1945 года. Был первым советским комендантом Порт-Артура.

Послевоенное время

В сентябре 1945 года В. Д. Иванов назначен заместителем командующего войсками Забайкальско-Амурского военного округа. Тогда же ему было присвоено воинское звание генерал-полковник. В 1946 году вновь отозван в Москву, в 1946—1948 годах служил на должностях заместителя начальника Управления высших военно-учебных заведений Вооружённых Сил по научно-исследовательской работе, помощника командующего войсками Закавказского военного округа по высшим учебным заведениям. В 1950 году окончил Высшую военную академию имени К. Е. Ворошилова. С 1950 года — начальник штаба Ленинградского военного округа.

В мае 1954 года был переведён в Войска противовоздушной обороны страны, назначен командующим объединением ПВО. С 1955 года — первый заместитель Главнокомандующего Войсками ПВО страны, с апреля 1956 года — командующий войсками Бакинского округа ПВО.

В августе 1959 года В. Д. Иванов был уже в третий раз направлен в Генеральный штаб и назначен сначала заместителем, а 26 мая 1960 года - первым заместителем начальника Генерального штаба Вооружённых сил СССР. С марта 1965 года — начальник Военной академии Генерального штаба. Воинское звание генерал армии присвоено 5 мая 1961 года.

В апреле 1968 года назначен военным инспектором-советником Группы Генеральных инспекторов Министерства обороны СССР, но через несколько месяцев скончался.

Избирался депутатом Верховного Совета СССР 5-6-го созывов (1958—1966 годы).

Владимир Дмитриевич хорошо работал и помогал мне. В период Сталинградской операции и операций на Верхнем Дону он был со мной на фронте и в период борьбы за Харьков был тяжело ранен и эвакуирован. По излечении он продолжал отлично нести ответственную работу на фронте, в частности, при проведении Дальневосточной компании в 1945 году в роли заместителя командующего Забайкальского фронта он выполнил ряд сугубо важных заданий. После войны он до самой смерти также отлично работал на весьма важных постах в Вооруженных Силах - первого заместителя начальника Генерального штаба и затем начальника Академии Генерального штаба.

— Дважды Герой Советского Союза Маршал Советского Союза Василевский А.М. Дело всей жизни.Издание второе, дополненное - М: Политиздат, 1975.- С.546.

Награды

Награды СССР

• Три ордена Ленина (первый — 21.02.1945)
• Четыре ордена Красного знамени (22.02.1944, 3.11.1944, …, 22.02.1968)
• Орден Суворова 1-й степени (8.09.1945)
• Орден Кутузова 1-й степени (29.07.1944)
• Два ордена Суворова 2-й степени (8.02.1943, 13.09.1944)
• Орден Отечественной войны 1-й степени (17.05.1943)
• Орден Красной Звезды (31.12.1939)
• Медали

Иностранные награды

• Орден Сухэ-Батора (Монгольская Народная Республика, 28.10.1967)

Звания

• Комбриг (17.05.1939).
• Генерал-майор (04.06.1940).
• Генерал-лейтенант (23.04.1943).
• Генерал-полковник (08.09.1945).
• Генерал армии (05.05.1961).

Литература

• Гражданская война в США — Йокота / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1979. — 678 с. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 3).</span>
• Генерал армии В. Д. Иванов//«Военно-исторический журнал», 1980, № 7.

Отрывок, характеризующий Иванов, Владимир Дмитриевич (генерал)

Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.