Израильский филармонический оркестр
Израильский филармонический оркестр (ивр. התזמורת הפילהרמונית הישראלית) — ведущий и известнейший симфонический оркестр государства Израиль. Оркестр возник в 1936 году по инициативе скрипача-виртуоза Бронислава Губермана, призвавшего ряд европейских музыкантов принять участие в создании первого крупного постоянно действующего оркестра в Палестине. Первоначальным названием коллектива было Палестинский симфонический оркестр (англ. Palestine Symphony Orchestra). Первым концертом, состоявшимся 26 декабря 1936 года в Тель-Авиве, дирижировал выдающийся итальянский дирижёр Артуро Тосканини.
С 1938 по 1945 генеральным менеджером оркестра был Лео Кестенберг[1]. На ранней стадии существования оркестр испытывал значительные трудности, в том числе финансовые, несмотря на то, что к организационной работе по его формированию подключился такой известный специалист как Лео Балынский. Во время Второй мировой войны оркестр дал 140 концертов для солдат стран антигитлеровской колиции, в том числе и в Египте. После победы оркестр выступил в рамках праздничных концертов в Бельгии. В 1946 году оркестр получил название Палестинского филармонического (англ. The Palestine Philharmonic Orchestra), а после образования государства Израиль в 1948 году был переименован в Израильский филармонический оркестр (коллектив исполнил Гимн Израиля на церемонии провозглашения Декларации независимости Израиля 14 мая 1948 года).
Работа оркестра была тесно связана с несколькими выдающимися дирижёрами. Леонард Бернстайн, руководивший коллективом в 1947—1949 гг., в дальнейшем на протяжении всей жизни охотно выступал с ним и в 1987 г. получил звание почётного дирижёра. Уже на ранней стадии приглашёнными дирижёрами выступали Исай Добровейн, Малкольм Сарджент, Серджиу Челибидаке, Ференц Фричаи. Первые гастроли оркестра в США в 1950 году провели Бернстайн, Сергей Кусевицкий и Излер Соломон. В 1971 г. оркестр дал триумфальный концерт в Берлине, исполнив на бис государственный гимн Израиля, — этими гастролями уже руководил Зубин Мета, работающий с оркестром с 1968 года и до настоящего времени и в 1988 году объявленный пожизненным руководителем коллектива — случай фактически беспрецедентный для современной музыкальной жизни.
Первой значительной записью оркестра стали в 1950-е гг. симфонии Густава Малера с дирижёром Паулем Клецки. В 1976 г. свою последнюю запись — Первый концерт Иоганнеса Брамса — осуществил с оркестром Артур Рубинштейн.
Руководители оркестра
- Уильям Стайнберг (1936—1938)
- Леонард Бернстайн (1947—1949)
- Поль Паре (1949—1950)
- Бернардино Молинари (прибыл в Израиль в 1948 и провёл там три года[2])
- Жан Мартинон (1957—1959)
- Зубин Мета (с 1968 года, с 1981 г. пожизненный руководитель оркестра)
Напишите отзыв о статье "Израильский филармонический оркестр"
Ссылки
- [www.ipo.co.il/eng/HomePage/.aspx? Официальный сайт Израильского филармонического оркестра] (иврит) (англ.)
Источники
- ↑ [www.leo-kestenberg.com/musikpaedagogen-kulturpolitiker/info.cfm?cfgSection=leokestenberg&cfgSousSection=vita&noPageSiteInternet=197 Leo-Kestenberg-Gesellschaft] (нем.)
- ↑ [www.jpost.com/Magazine/Features/Hope-springs-eternal The Jerusalem Post 04/16/2010] (англ.)
Отрывок, характеризующий Израильский филармонический оркестр
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
