Исаев, Николай Васильевич (Герой Советского Союза)

Николай Васильевич Исаев
командир эскадрильи Н. В. Исаев. Москва. 1940 г.
Дата рождения	24 декабря 1911(1911-12-24)
Место рождения	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти	26 октября 1988(1988-10-26) (76 лет)
Место смерти	Львов, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	ВВС
Годы службы	1934—1960
Звание
Часть	131 иап, 55 иап (16 гв.иап)
Командовал	16 гв.иап, 273-й истребительная авиадивизия
Сражения/войны	Советско-финская война (1939—1940) Великая Отечественная война
Награды и премии

Николай Васильевич Исаев (24 декабря 1911 года, Санкт-Петербург — 26 октября 1988 года, Львов) — советский лётчик-истребитель, генерал-майор авиации, Герой Советского Союза.

Биография

Родился в г. Санкт-Петербурге в семье рабочего. Рос без отца, погибшего в 1917 году.

Окончил школу фабрично-заводского ученичества «Пищепрома» при Первой конфетно-шоколадной фабрике. Работал в системе общепита, непродолжительное время работал директором ресторана. Увлекался спортом, играл в молодежной сборной по футболу г. Ленинград.

В 1934 году — призывается в Красную Армию.

В 1936 году окончил Качинскую военно-авиационную школу пилотов. Проходил службу на Дальнем Востоке, где и застаёт боевые действия у озера Хасан, однако непосредственно боёв Исаеву вести не пришлось.

Продвигался по службе как лётчик-политработник. Был комиссаром эскадрильи, батальонным комиссаром.

Советско-финская война

Принимал участие в Советско-финской войне 1939—1940 годов, командир эскадрильи. 5 марта 1940 в районе ст. Симмола сбил лично один финский бомбардировщик Bristol Blenheim.

За участие в боевых действиях награждён орденом Красного Знамени, который ему лично вручил в Кремле председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин.

Великая Отечественная война

На фронте — с начала войны. Лётчик 131-го истребительного авиационного полка. В одном из боевых вылетов 18 августа 1941 года был ранен в руку попаданием зенитного снаряда, после госпиталя вернулся в полк. Вторично подбит истребителями осенью 1941 г, выполнил вынужденную посадку. За бои под Ростовом и Кировоградом награждён орденом Ленина. На момент награждения имел 61 боевой вылет и один сбитый самолёт противника, кроме того в наградном листе указывается, что старший политрук Исаев «лётчик-истребитель, летающий на самолёте И-16 днем и ночью в любых метеоусловиях».

23 декабря 41-го года награждён орденом «Красной звезды», на момент награждения согласно наградного листа имел 91 боевой вылет (из них на штурмовку — 25) и два сбитых немецких самолёта.

Затем третью эскадрилью 131-го иап переводят в 55-й истребительный авиаполк (позже переименованного в 16-й гвардейский истребительный авиационный полк). Старший политрук Н. В. Исаев становится заместителем командира полка В. П. Иванова.

25 июля 1942 года В. П. Иванов получает серьёзную травму руки и убывает на лечение в тыл. Его сменяет Н. В. Исаев — 31 июля он назначается командиром 16 гв.иап. В этой должности пробыл по январь 1944 года.

С марта 1944 г Н. В. Исаев — заместитель командира 9-й гвардейской истребительной авиационной дивизии Ибрагима Магометовича Дзусова, а затем и сменившего Дзусова А. И. Покрышкина.

С 8 июня 1944 года и до самого конца войны Исаев — командир 273-й истребительной авиационной дивизии. В июле 1944 года ему присваивается звание гвардии полковника. Лично продолжает совершать боевые вылеты, в основном на штурмовку наземных целей.

На февраль 1945 года имел 272 боевых вылета. Провёл 38 воздушных боёв, лично сбил 9 самолётов противника, а также четыре — в группе.

6 апреля 1945 года гвардии полковнику Николаю Васильевичу Исаеву присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 4909).

Конфликт с Покрышкиным

Из мемуаров прославленного лётчика А. И. Покрышкина известно о серьёзном и продолжительном конфликте между ним и командиром полка Н. В. Исаевым.

Необходимо отметить, что ни в одних из мемуаров Покрышкина, изданных в Советское время, Исаев не назван своей настоящей фамилией. Например, в книге «Небо войны», изданной в 1980 году, он фигурирует как «Краев». В более поздних мемуарах «Познать себя в бою», вышедших 1986 году, он «Заев». Только в последнем издании «Познать себя в бою» 2007 года, восстановленном по оригинальной рукописи Покрышкина и вышедшем без купюр, он назван своей настоящей фамилией.

Покрышкин описывает неоднократные стычки с Исаевым по самым разнообразным вопросам: тактики применения истребителей, количеству выделяемых самолётов для выполнения различных задач, принципам комплектования групп и т. п.

Кроме того, Покрышкин в своих мемуарах обвиняет Исаева в тактической безграмотности и отдаче множества необдуманных приказов. По мнению Покрышкина, следствием подобных приказов не раз становилась гибель лётчиков полка, в чём он прямо и обвиняет Исаева. Однако будучи подчинённым Исаева, Покрышкину было трудно либо вовсе невозможно повлиять на ход событий.

После войны

В 1946 году — окончил высшие курсы усовершенствования командиров и начальников штабов авиационных дивизий при Военно-воздушной академии. После их окончания продолжил службу в Группе оккупационных войск в Германии.

Затем служил на Дальнем Востоке.

В 1951 году — окончил Военную Академию Генерального штаба Вооруженных Сил СССР имени К. Е. Ворошилова.

Служил в Прикарпатском военном округе.

С 1960 года — в запасе в звании генерал-майор авиации. Работал общественным директором мемориального народного музея г. Львов, ответственным секретарём Львовской секции Советского Комитета ветеранов войны.

Умер 26 октября 1988 года во Львове и похоронен на Лычаковском кладбище. На могильной плите высечена надпись «Как умел — так и жил, а безгрешных не знает природа…».

Награды и звания

• Звание Герой Советского Союза. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 6 апреля 1945 года:
  • орден Ленина,
  • медаль «Золотая Звезда» № 4909.
• Орден Ленина. Постановление Военного совета Южного фронта № 018/н от 5 ноября 1941 года.
• Орден Красного Знамени. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 1940 года.
• Орден Красного Знамени. Приказ Военного совета 8 воздушной армии № 38/н от 16 сентября 1943 года.
• Орден Красного Знамени.
• Орден Кутузова II степени. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 23 июля 1944 года.
• Орден Кутузова II степени. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 29 мая 1945 года.
• Орден Отечественной войны I степени. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 11 марта 1985 года.
• Орден Красной Звезды. Приказ Военного совета Южного фронта № 65/н от 23 декабря 1941 года.
• Орден Красной Звезды.
• Медаль «За боевые заслуги» (1944).
• Медаль «За оборону Кавказа». Указ Президиума Верховного Совета СССР от 1 мая 1944 года.
• Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.». Указ Президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1945 года.
• Медали СССР.

Сочинения

• Исаев Н. В. (литературная запись Розы Викторовны Конышевой). [militera.lib.ru/memo/russian/isaev_nv/index.html Этот день мы приближали как могли]. — Львов: Каменяр, 1984. — 15 000 экз.

Литература

• Н. Романченко. Запас прочности.// Отчизны звезды золотые: очерки о Героях Советского Союза и Героях Социалистического Труда города Львова. — Львов: «Каменяр», 1977. — С. 89—93.
• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.

Ссылки

•  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=7715 Исаев, Николай Васильевич (Герой Советского Союза)]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Исаев, Николай Васильевич (Герой Советского Союза)

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.