Добровейн, Исай Александрович

Исай Александрович Добровейн

Исай Александрович Добровейн (настоящие имя и фамилия Ицхок Зорахович Барабейчик; 15 февраля 1891, Нижний Новгород, Россия — 9 декабря 1953, Осло, Норвегия) — российский пианист, дирижёр и композитор.

Окончил Московскую консерваторию (1911), ученик Константина Игумнова (фортепиано) и Сергея Танеева (композиция); затем некоторое время учился за границей у Леопольда Годовского. Концертировал как пианист (в том числе в составе трио с Мишей Мишаковым и Григорием Пятигорским), дирижировал театральными оркестрами (1920—1922). Дружил с Горьким, Нансеном. Известно, в частности, что Добровейн играл для Ленина его любимую сонату Бетховена «Аппассионата» на квартире Екатерины Пешковой, бывшей жены Горького.

С 1923 года жил за рубежом, первоначально обосновавшись в Германии, где принял участие в работе над германской премьерой оперы Модеста Мусоргского «Борис Годунов» в Дрезденской опере. В 1929 году получил гражданство Норвегии. Руководил Филармоническим оркестром Осло (1928—1931), Будапештской оперой (1927—1928), Сан-Францисским (1931—1934) и Гётеборгским симфоническими оркестрами (1941—1953). Автор фортепианных и скрипичных произведений, романсов, театральной музыки.

Ссылки

• [www.norge.ru/music/dobrovejn.html Биография на русском языке]
• [www.simax.no/artikkel.php?id=953 Биография на английском языке]

Отрывок, характеризующий Добровейн, Исай Александрович

Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал: