Казанский, Порфирий Алексеевич

Порфирий Алексеевич Казанский
Псевдонимы:	Премудрая Крыса Онуфрий, К. Порфирьев
Дата рождения:	4 марта 1885(1885-03-04)
Дата смерти:	16 сентября 1938(1938-09-16) (53 года)
Гражданство:	Российская империя, СССР
Род деятельности:	поэт, журналист, литератор, редактор
Годы творчества:	1906—1937
Язык произведений:	русский

Порфи́рий Алексе́евич Каза́нский (20 февраля (4 марта) 1885 года, село Керевское Томской губернии — 1937?) — русский советский поэт, журналист, литератор, педагог, председатель городской думы Барнаула (1918). Редактор газеты «Жизнь Алтая» (Барнаул, 1913).

Биография

Родился в 1885 году в с. Каревское Богородской волости Томского уезда в семье чиновника тюремного ведомства. Окончил гимназию в Томске (1903), поступил в Томский технологический институт, был исключён в 1907 году за антиправительственную деятельность. В 1911 году окончил юридический факультет Томского университета. Член РСДРП (1906—1907, с 1917).

В 1915 году возглавлял Барнаульское отделение Общества учащих и учивших (то есть учителей), преподавал историю и географию в Зайчанской воскресной школе для взрослых. В 1916 году поступил инструктором-культурником в Алтайский центральный кредитный союз.

В апреле, августе 1917 года избирался гласным городской думы г. Барнаула. Октябрьские события расценил как узурпацию власти большевиками, выступал против разгона Учредительного собрания, диктатуру Колчака также не одобрил.

В 1917 году создал совместно с Г. Пушкарёвым литературное объединение «Агулипрок» (Алтайский губернский литературно-продовольственный комитет), которое объединяло многих писателей и просущестовало в Барнауле до 1920 года.

В июле 1918 года после падения советской власти избран членом губземуправы, стал главой отдела народного образования, с декабря — заместителем председателя управы. Был членом правления, председателем Алтайского отдела Российского географического общества, членом правления культпросветотдела Алтайских кооперативов, позднее преобразованного в самостоятельный культпросветсоюз Алтайского края.

К ноябрю 1919 года, когда деятельность губземуправы оказалась парализованной, вышел из её состава, преподавал географию в женской гимназии М. Ф. Будкевич, губсовпартшколе, школе им. III Интернационала, на рабфаке Томского университета, где также был завучем. Автор учебника — «Конспективный курс географии для взрослых учащихся» (1922).

Как меньшевик был уволен с работы и арестован, освобожден после публикации покаянного заявления в газете «Красный Алтай». После этого получил разрешение преподавать географию в 22-й школе.

В 1931 году был арестован повторно и освобожден «за недостатком улик». В 1932 году вместе с семьёй переехал в с. Тюменцево, где преподавал литературу и географию в местной школе и вел литературный кружок.

В августе 1937 года был уволен за то, что якобы аполитично вёл уроки. 18 декабря 1937 года арестован и заключен в барнаульскую тюрьму. 2 июля 1938 года осуждён выездной сессией военной коллегии Верховного Суда СССР к высшей мере наказания — расстрелу. Казнён 16 сентября 1938 года. Посмертно реабилитирован в 1960 году.

Творчество

С 1906 года начал публиковать стихоторные фельетоны в томских сатирических журналах «Бич», «Ёрш», «Красный смех», «Рабочий-юморист», сотрудничал в газете «Сибирские отголоски», журналах «Молодая Сибирь», «Сибирская новь», «Сибирский студент».

В 1908 году стихи были опубликованы во «Втором литературном сборнике сибиряков» (Санкт-Петербург).

В 1912 году по приглашению редактора газеты «Жизнь Алтая» Г. Д. Гребенщикова переехал в Барнаул и вошёл в состав редколлегии газеты, где печатал стихи, театральные рецензии, фельетоны. В 1913 году — редактор газеты «Жизнь Алтая».

В 1914 году стихи вышли в «Алтайском альманахе» (Санкт-Петербург), который редактировал Георгий Гребенщиков.

Пробовал себя в драматургии, в 1915 году на сцене Народного дома была с успехом поставлена пьеса «Враг».

В 1916 году стал редактором кооперативного журнала «Алтайский крестьянин». В феврале 1918 года вместе с В. Шемелевым вошёл в состав редакции газеты «Алтайский луч» — органа меньшевиков.

В 1917 году вышла первая книга — сборник стихов «Песни борьбы и надежд».

Вместе с А. Ершовым, А. Жиляковым, С. Исаковым входил в инициативную группу по изданию книжной серии — «Библиотека „Сибирский рассвет“», в которую вошли произведения сибирских литераторов и писателей о Сибири. В 1918 году в книжной серии «Библиотека „Сибирский рассвет“» вышел сборник стихов «Родному краю». Тираж книги составил 30 000 экземпляров — «цифра для этого времени колоссальная».

Был членом редколлегии и одним из авторов журнала «Сибирский рассвет» — первого на Алтае литературно-художественного журнала.

Изредка публиковал краеведческие статьи в местных журналах и сборниках, был одним из авторов «Сибирской советской энциклопедии».

Делегат Первого общесибирского съезда писателей (1926).

В бумагах, сохранённых женой и дочерью, были найдены три рассказа, один из которых — «Дуэль» был опубликован в 1989 году в альманахе «Алтай». В музее 27-й школы Барнаула хранится рукопись пьесы «За каменный пояс» — о походе Ермака в Сибирь.

Библиография

• Песни борьбы и надежды. 1905—1917: Стихи. — Барнаул: Тип. Алт. Кооператив. союзов, 1917. — 31 с.
• Родному краю: стихи. — Барнаул: Изд-во Культ-просвет. Союза Алт. края, 1918. — 32 с. — тираж 30 000 экз. — (Б—ка «Сибирский рассвет»; № 6).
• Конспективный курс географии для взрослых учащихся. — Барнаул: Госиздат, 1922. — 154 с.

Литература

• Очерки русской литературы Сибири. Т. 2. Советский период / Отв. ред. Якимова Л. П. — Новосибирск: Наука, 1982. — С. 19, 20, 43, 47, 99.
• Трушкин В. П. Литературная Сибирь первых лет революции. — Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1967. — С. 6, 8, 59, 76—81, 245, 280.
• Трушкин В. П. Пути и судьбы. Изд-е 2-ое исправл. — Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1985. — С. 9, 27—30, 52, 53, 59, 85, 86, 97, 98, 103, 105, 124, 160—163, 190—192, 197, 198, 200, 202, 203, 207, 208, 22, 229, 234, 421—425, 427, 438, 443, 444.

См. также

• Градоначальники Барнаула

Ссылки

• [www.akunb.altlib.ru/files/LiteraryMap/Personnels/Kazanski.html Казанский Порфирий Алексеевич] на сайте Литературная карта Алтайского края
• [www.bigpi.biysk.ru/fpu/photogallery.php?photo_id=8 Казанский Порфирий Алексеевич] на сайте Педагогическая слава Алтая
• [archive.is/20130417180138/www.philosophy.nsc.ru/journals/humscience/4_98/12_UDAL.HTM Казанский Порфирий Алексеевич: Биография, материалы уголовного дела] на сайте Института философии и права Сибирского отделения РАН

Отрывок, характеризующий Казанский, Порфирий Алексеевич

Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.